Декабристы. Кто они? Разбуженный декабристами

Александр Иванович Герцен - российский революционер, писатель, философ родился 25 марта (6 апреля) 1812 года в Москве. Он был внебрачным сыном богатого русского помещика И. Яковлева и молоденькой немецкой мещанки Луизы Гааг из Штутгарта. Мальчик получил вымышленную фамилию Герцен (от немецкого слова "herz" - "сердце").

Детство будущего писателя прошло в доме дяди на Тверском бульваре (ныне дом 25, в котором располагается Литературный институт им. А. М. Горького). Хотя с детства Герцен не был обделен вниманием, положение незаконнорожденного вызывало в нем ощущение сиротства. В воспоминаниях писатель называл родной дом «странным аббатством», а единственными удовольствиями детства считал игру с дворовыми мальчишками, переднюю и девичью.

Детские впечатления от быта крепостных, по признанию Герцена, вызвали в нем «непреодолимую ненависть ко всякому рабству и ко всякому произволу». Восстание 14 декабря 1825 оказалось в этом ряду самым значимым событием. Напомним: утром 13 июля 1826 года в Петербурге были повешены пять руководителей восстания декабристов. «Победу Николая над пятью торжествовали в Москве молебствием... пушки гремели с высот Кремля... Мальчиком четырнадцати лет, потерянным в толпе, я был на этом молебствии, и тут, перед алтарем, оскверненным кровавой молитвой, я клялся отомстить за казненных и обрекал себя на борьбу с этим троном, с этим алтарем, с этими пушками». Так началась сознательная жизнь Александра Ивановича Герцена.

А.Герцен в молодости

Глубокое влияние на Герцена оказала дружба с талантливым сверстником, будущим поэтом Н. Огаревым, которая продолжалась всю их жизнь.

Н.П.Огарев

Различными сторонами своей деятельности, Герцен входит в историю русской беллетристики, критики, политической публицистики и историографии, но основной остается его роль как родоначальника «русского социализма», критика буржуазной цивилизации и провозвестника новой эпохи в истории мировой социалистической мысли.

В России, Герцен оставался запрещенным писателем вплоть до революции 1905 года. Полное собрание его сочинений было закончено только после Октябрьской революции. Изучение его деятельности и популяризация его произведений (например, имеющих непреходящее значение мемуаров «Былое и думы») до сих пор далеко отстают от исторической роли и высоких художественных и просветительных достоинств его работ.

В 1829 году Герцен поступил на физико-математический факультет Московского университета, где вскоре образовал группу из прогрессивно мыслящих студентов. Члены этой группы Н.Огарев, Н. Кетчер и др., обсуждали животрепещущие проблемы современности: Французскую революцию 1830, Польское восстание 1830-1831 годов, другие события современной истории. В глазах начальства Герцен прослыл смелым вольнодумцем, весьма опасным для общества.

К этому времени относится увлечение идеями сен-симонизма и попытки изложения собственного видения общественного устройства. Уже в первых статьях ("О месте человека в природе", 1832, и др.) Герцен показал себя не только философом, но и блестящим литератором. В очерке "Гофман" (1833-1834, опубл. 1836) проявилась типичная манера письма: введение в публицистические рассуждения яркого образного языка, подтверждение авторских мыслей сюжетным повествованием.

В 1833 году Герцен с серебрянной медалью окончил университет. Начал работать в Московской экспедиции Кремлевского строения. Служба оставляла молодому человеку достаточно свободного времени для занятий творчеством.

Герцен задумал издание журнала, но в июле 1834 года был арестован — за то, что в компании друзей якобы распевал песни, порочащие царскую фамилию. В ходе допросов Следственная комиссия, не доказав прямой вины Герцена, сочла все же, что его убеждения представляют опасность для государства.

Итак, летом 1834 года Герцен был арестован и сослан в глухую провинцию: сначала в Пермь, потом в Вятку и во Владимир. Первый год в Вятке считал свою жизнь "пустой", поддержку находил только в переписке с Огаревым и своей невестой Н. Захарьиной, на которой женился, отбывая ссылку во Владимире. Эти годы (1838-1840) были счастливыми и его личной жизни. Своеобразным художественным итогом первой ссылки явилась повесть "Записки одного молодого человека" (1840-1841).

В июле 1839 года с Герцена сняли полицейский надзор, он получил возможность посещать Москву и Петербург, где был принят в круг В. Г. Белинского, Т. Н. Грановского, И. И. Панаева и др. В 1840 году было перлюстрировано письмо Герцена, в котором он писал о «душегубстве» петербургского будочника.

В 1840 году вернулся в Москву, но вскоре (за "распространение необоснованных слухов" - резкий отзыв в письме к отцу о царской полиции) был отправлен в ссылку в Новгород, откуда вернулся в 1842 году. В 1842-1847 годах публикует в "Отечественных записках" начатый еще в Новгороде цикл статей "Дилетантизм в науке" (1842-1843). Второй философский цикл Герцена, "Письма об изучении природы" (1844-1846), занимает выдающееся место в истории не только русской, но и мировой философской мысли.

В 1845 году был завершен начатый еще в Новгороде роман "Кто виноват?" В 1846 году написаны повести "Сорока-воровка" и "Доктор Крупов". В январе 1847 года уезжает с семьей за границу, не предполагая, что покидает Россию навсегда. В отзывах критиков на эти произведения прослеживалась общая тенденция, которую точнее всех определил Белинский: «…главная сила его не в творчестве, не в художественности, а в мысли, глубоко прочувствованной, вполне сознанной и развитой».

В начальном периоде эмиграции он стал очевидцем и участником европейских революционных событий. Так начавшаяся революция 1848 года застала Герцена в Италии, откуда он 5 (17) мая приехал в Париж, где пробыл до середины июня 1849 года. В столице ре-волюционной Франции он прожил, таким образом, больше года и, не яв-ляясь в русское посольство, вел независимый образ жизни. Герцен не толь-ко наблюдал за ходом событий 1848—1849 гг., но принимал в них личное участие: встречался с революционно-демократическими деятелями Фран-ции, с политическими эмигрантами из других стран, нередко оказывал некоторым из них материальную поддержку, посещал политические клубы и собрания, финансировал отдельные издания радикальной печати и со-трудничал в ней, участвовал в массовых политических демонстрациях.

Работы Герцена, посвященные революции 1848 года в Западной Европе, являются ярким выражением передовой русской мысли конца 40-х годов XIX в. Его статьи («С того берега», «Письма из Франции и Италии»), не стесненные царской цензурой, и откровенная переписка с Грановским и другими «московскими друзьями» показывают острую наблюдательность русского революционного демократа при оценке зарубежных революцион-ных событий 1848—1849 гг.

Герцен быстро понял ход французской революции. Уже учреждение буржуазного Временного правительства он принял как свидетельство того, что «победу украли у народа». После неудачной попытки парижских ра-бочих разогнать 15 мая Учредительное собрание Герцен писал: «Револю-ция побеждена; скоро будет побеждена и республика… Собрание победило; монархический принцип победил». Поражение парижского пролетариата в июньские дни 1848 года он оценил как решающее поражение революции. «Московским друзьям» он писал 2—8 августа: «Мещане победили. 8000 тру-пов и 10000 арестантов их трофеи… Террор гадкий, мелкий,— поймите, террор ретроградный, со всей тупостью французской буржуазии… Про-клятье же, господа, буржуазии! Да не ошибетесь: это почти вся Фран-ция,— французские крестьяне и буржуа заодно».

Больше того, в 1848 году Герцену стала очевидна и вся лживость пресло-вутых буржуазных «свобод». После разгрома июньского восстания в од-ной из его статей «С того берега», законченной 27 июля 1848 года, у автора вырывается страстная реплика: «Пора человеку потребовать к суду рес-публику, законодательство, представительство, все понятия о гражда-нине и его отношениях к другими государству». Касаясь этого вопроса в письме от 27 сентября к тем же «московским друзьям», Герцен четко фор-мулирует: «Мир оппозиции, мир парламентских драк, либеральных форм— тот же падающий мир».

В революционной Франции Герцен за несколько месяцев прошел суро-вую политическую школу. В письме Грановскому от 12 мая 1849 года из Парижа он об этом сообщал в такой форме: «Ты меня особенно утешил своим замечанием, что ты еще был молод, писавши эту статью год тому на-зад. Я расхохотался сквозь слезы. Это так верно, это я так испытываю на себе, что мочи нет. Давно ли же это я приехал сюда из Рима,— и ведь я был шутом тогда. Нечего сказать, педагогический год мы прожили».

В. И. Ленин, считая Герцена еще накануне революции 1848 года демокра-том, революционером и социалистом, указывал: «Но его «социализм» при-надлежал к числу тех бесчисленных в эпоху 48-го года форм и разновидно-стей буржуазного и мелкобуржуазного социализма, которые были оконча-тельно убиты июньскими днями».

В этой связи Ленин писал о «духовной драме» Герцена, в основе которой лежало переходное время, «…когда рево-люционность буржуазной демократии уже умирала (в Европе), а револю-ционность социалистического пролетариата еще не созрела».

А. И. Герцен, ок. 1861 года

Совместно с Огаревым Герцен стал издавать революционные издания — альманах «Полярная звезда» (1855-1868) и газету «Колокол» (1857-1867), влияние которых на революционное движение в России было огромным.

"Былое и думы" по жанру — синтез мемуаров, публицистики, литературных портретов, автобиографического романа, исторической хроники, новелл. Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались там-сям остановленные мысли из дум».

Первые пять частей описывают жизнь Герцена с детства и до событий 1850-1852 годов, когда автора постигли тяжелые душевные испытания, связанные с крушением семьи. Шестая часть, как продолжение первых пяти, посвящена жизни в Англии. Седьмая и восьмая части, еще более свободные по хронологии и тематике, отражают жизнь и мысли автора в 1860-е годы.

Вначале Герцен собирался написать о трагических событиях своей личной жизни. Но «все старое, полузабытое, воскресало», и архитектура замысла постепенно расширялась. В целом работа над книгой длилась около пятнадцати лет, и хронология повествования не всегда совпадала с хронологией написания.

В 1869 году А.И.Герцен пишет замечательную работу "К старому товарищу". Обращаясь к М.А.Бакунину, он обобщает свои соци-ально-экономические наблюдения и выступает в защиту гуманистического содержания социализма.

Социализм, утверждает он, дол-жен быть обоснован экономически, его нельзя построить на голом насилии, что проповедовал Бакунин. Споря с Бакуниным, призывавшим к разрушению государства, Герцен писал, что нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри. Эти слова воспринимаются как духовное завещание Герцена.

К тому же Герцен проповедовал крестьянский социализм. Как гуманист он искал для России "третий путь", который позволил бы ей освободиться от крепостничества и вместе с тем избежать капитализма и господства буржуазии. Залогом русской социальной революции он считал крестьянскую общину, отсут-ствие развитой частной собственности крестьян на землю, тради-ции коллективизма, взаимопомощи, артельности в русском народе.

В русской крестьянской общине Герцен видел прообраз ячейки со-циализма: "община предоставляет каждому без исключения место за своим столом". Важнейшим "социалистическим" элементом об-щины Герцен полагал отсутствие безусловной частной собственно-сти на землю (постоянный передел земли в общине по размерам семьи). К сельской общине он присоединял и промысловую артель.

Несколько слов о философских воззрениях Герцена. Как и большинство российских западников-радикалов, он прошел в своем духовном развитии через период глубокого увлечения гегельянством. Влияние Гегеля отчетливо прослеживается в цикле статей "Дилетантизм в науке" (1842-1843). Их пафос — в утверждении и интерпретации гегелевской диалектики как инструмента познания и революционного преобразования мира («алгебры революции»).

Герцен сурово осуждал отвлеченный идеализм в философии и науке за оторванность от реальной жизни, за «априоризм» и «спиритизм». Будущее развитие человечества, по его убеждению, должно привести к «снятию» антагонистических противоречий в обществе, формированию философско-научного знания, неразрывно связанного с действительностью. Более того, итогом развития окажется слияние духа и материи. В историческом процессе познания действительности сформируется «всеобщий разум, освобожденный от личности».

Дальнейшее развитие эти идеи получили в главном философском сочинении Герцена — "Письмах об изучении природы" (1845-1846). Продолжая критику философского идеализма, Герцен определял природу как «родословную мышления», а в идее чистого бытия видел всего лишь иллюзию.

Природа для материалистически настроенного мыслителя — вечно живое, «бродящее вещество», первичное по отношению к диалектике познания. В "Письмах" Герцен, вполне в духе гегельянства, обосновывал последовательный историоцентризм: «ни человечества, ни природы нельзя понять мимо исторического бытия», а в понимании смысла истории придерживался принципов исторического детерминизма.

Однако в размышлениях позднего Герцена прежний прогрессизм уступает место гораздо более пессимистическим и критическим оценкам.

В первую очередь это относится к его анализу процесса формирования в обществе нового типа массового сознания, исключительно потребительского, основанного на вполне материалистическом индивидуализме (эгоизме).

Такой процесс, по Герцену, ведет к тотальному омассовлению общественной жизни и соответственно к ее своеобразной энтропии («поворот всей европейской жизни в пользу тишины и кристаллизации»), к утрате индивидуального и личностного своеобразия.

«Личности стирались, родовой типизм сглаживал все резко индивидуальное и беспокойное» (Концы и начала, 1863). Разочарование в европейском прогрессе, по признанию Герцена, привело его «на край нравственной гибели», от которой спасла лишь «вера в Россию».

Последние годы жизни Герцена прошли преимущественно в Женеве, становившейся центром революционной эмиграции. В 1865 сюда году было перенесено издание "Колокола". В 1867 году он прекращает издание, полагая, что газета сыграла свою роль в истории освободительного движения в России. Своей главной задачей теперь Герцен считал разработку революционной теории. Весной 1869 года он решил обосноваться в Париже. Здесь 9 (21) января 1870 года Герцен умер. Был похоронен на кладбище Пер-Лашез. Позже его прах был перевезен в Ниццу и погребен рядом с могилой его жены.

Оценивая деятельность А.И. Герцена, В.И. Ленин писал в 1912 года: «Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию. Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли»... Чествуя Герцена, пролетариат учится на его примере великому значению революционной теории, - учится понимать, что беззаветная преданность революции и обращение с революционной проповедью к народу не пропадает даже тогда, когда целые десятилетия отделяют посев от жатвы...» (Ленин В.И. Полн.Собр. Соч., т. 21,стр.261).

По материалам открытых источников

ПРЕДИСЛОВИЕ К «КОЛОКОЛУ»

«Полярная звезда» выходит слишком редко, мы не имеем средств издавать ее чаще. Между тем события в России несутся быстро, их надобно ловить на лету, обсуживать тотчас. Для этого мы предпринимаем новое повременное издание. Не определяя сроков выхода, мы постараемся ежемесячно издавать один лист, иногда два, под заглавием «Колокол».

О направлении говорить нечего; оно то же, которое в «Полярной звезде», то же, которое проходит неизменно через всю нашу жизнь. Везде, во всем; всегда быть со стороны воли против насилия, со стороны разума против предрассудков, со стороны науки против изуверства, со стороны развивающихся народов против отстающих правительств. Таковы общие догматы наши.

В отношении к России мы хотим страстно, со всею горячностью любви, со всей силой последнего верования, чтоб с нее спали, наконец, ненужные старые свивальники, мешающие могучему развитию ее. Для этого мы теперь, как в 1855 году, считаем первым необходимым, неотлагаемым шагом:

Освобождение слова от цензуры!
Освобождение крестьян от помещиков!
Освобождение податного сословия — от побоев!

Не ограничиваясь, впрочем, этими вопросами, «Колокол», посвященный исключительно русским интересам, будет звонить, чем бы ни был затронут, — нелепым указом или глупым гонением раскольников, воровством сановников или невежеством сената. Смешное и преступное, злонамеренное и невежественное — все идет под «Колокол».

А потому обращаемся ко всем соотечественникам, делящим нашу любовь к России, и просим их не только слушать наш «Колокол», но и самим звонить в него!

Появление нового русского органа, служащего дополнением к «Полярной звезде», не есть дело случайное и зависящее от одного личного произвола, а ответ на потребность; мы должны его издавать.

Для того чтобы объяснить это, я напомню короткую историю нашего типографского станка. Русская типография, основанная в 1853 году в Лондоне, была запросом. Открывая ее, я обратился к нашим соотечественникам с призывом, из которого повторяю следующие строки <…>

Ожидая, что будет, я принялся печатать свои сочинения и летучие листы, писанные другими. Ответа не было, или хуже — до меня доходили одни порицания, один лепет страха, осторожно шептавший мне, что печатание за границей опасно, что оно может компрометировать и наделать бездну вреда; многие из близких людей делили это мнение. Меня это испугало.

Пришла война. И в то время, когда Европа обратила жадное внимание на все русское и раскупала целые издания моих французских брошюр и перевод моих «Записок» на английском и немецком языках быстро расходился, — русских книг не было продано и десяти экземпляров. Они грудами валялись в типографии или рассылались нами на наш счет, и притом даром.

Пропаганда тогда только начинает быть действительной силой, когда она окупается; без этого она натянута, неестественна и может разве только служить делу партии, но чаще вызывает наскоро выращенное сочувствие, которое бледнеет и вянет, как скоро слова перестают звучать. Меньшинство осуществляет часть своего идеала только тогда, когда, по-видимому выделяясь из большинства, оно, в сущности, выражает его же мысль, его стремления, его страдания. Большинство бывает вообще неразвито, тяжело на подъем; чувствуя тягость современного состояния, оно ничего не делает, чтобы освободиться от него; тревожась вопросами, оно может остаться, не разрешая их. Появляются люди, которые из этих страданий, стремлений делают свой жизненный вопрос; они действуют словом, как пропагандисты делом, как революционеры — но в обоих случаях настоящая почва тех и других — большинство и степень их сочувствия к нему.

Все попытки издавать журналы в лондонской эмиграции с 1849 года не удались, они поддерживались приношениями, не окупались и лопались; это было явное доказательство, что эмиграции не выражали больше мысли своего народа. Они остановились и вспоминали, народы шли в другую сторону. И в то самое время, как угасал последний французский листок демократической партии в Лондоне, четыре издания прудоновской книги «Manuelduspeculateur a labourse» были расхватаны в Париже.

Конечно, строгость и свирепые меры очень затрудняли ввоз запрещенных книг в Россию. Но разве простая контрабанда не шла своим чередом вопреки всем мерам? Разве строгость Николая остановила воровство чиновников? На взятки, на обкрадывание солдат, на контрабанду — была отвага; на распространение свободного слова — нет; стало быть, нет еще на него и истинной потребности. Я с ужасом сознавался в этом. Но внутри была живая вера, которая заставляла надеяться вопреки собственных доводов; я, выжидая, продолжал свой труд.

Вдруг телеграфическая депеша о смерти Николая.

Теперь или никогда!

Под влиянием великой, благодатной вести я написал программу «Полярной звезды». В ней я говорил <…>

В день казни наших мучеников — через 29 лет — вышла в Лондоне первая «Полярная звезда». С бьющимся сердцем ожидал я последствий.

Вера моя начала оправдываться.

Я стал вскоре получать письма, исполненные симпатии — юной, горячей, тетради стихов и разных статей. Началась продажа, сначала туго и медленно возрастая, потом, с выхода второй книжки (в апреле 1856 г.), количество требований увеличилось до того, что иных изданий уже совсем нет, другие изданы во второй раз, третьих остается по нескольку экземпляров. От выхода второй книжки «Полярной звезды» и до начала «Колокола» все расходы по типографии покрыты продажей русских книг.

Сильнее доказательства на действительную потребность свободного слова в России быть не может, особенно вспомнив таможенные препятствия.

Итак, труд наш не был напрасен. Наша речь, свободное русское слово раздается в России, будит одних, стращает других, грозит гласностью третьим.

Свободное русское слово наше раздается в Зимнем дворце — напоминая, что сдавленный пар взрывает машину, если не умеют его направить.

Оно раздается среди юного поколения, которому мы передаем наш труд. Пусть оно, более счастливое, нежели мы, увидит на деле то, о чем мы только говорили. Не завидуя смотрим мы на свежую рать, идущую обновить нас, а дружески ее приветствуем. Ей радостные праздники освобождения, нам благовест, которым мы зовем живых на похороны всего дряхлого, отжившего, безобразного, рабского, невежественного в России!

180 лет назад в Санкт-Петербурге произошло первое в России организованное вооружённое выступление против самодержавия и крепостничества, вошедшее в историю под названием "Восстание декабристов".

О причинах, истоках, особенностях этого явления многие поколения наших сограждан в советскую эпоху знали немного. Хотя добросовестно заучивали знаменитое ленинское высказывание: "... мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала - дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию". Так ли это? Об этом беседа с доктором исторических наук Оксаной КИЯНСКОЙ.

Оксана Ивановна, в вашем представлении декабристы - кто они? Пламенные революционеры? Неистовые республиканцы? Утописты-романтики? "Вольные каменщики" - строители Храма светлого будущего? Какое определение им наилучше подходит? ]

Прежде всего они убеждённые революционеры, ставившие перед собой главную цель - изменение государственного строя в России, уничтожение самодержавной монархии. Не секрет, что декабристы в начале своей политической биографии состояли в масонских ложах ("масон" в переводе с французского "вольный каменщик". - Ред.). Но впоследствии стали представлять собой совершенно отдельное, независимое от всемирного "масонского братства" движение. И, по-видимому, отнюдь не стремились к решению каких-то "специфических" задач, стоявших перед "вольными каменщиками", - вроде строительства Храма Соломона и всего такого прочего...

Если уж говорить о масонстве, то следует отметить: как форма тайного объединения масонская ложа в то время была наиболее эффективной. Других образцов для создания широкой общественной организации, которая действовала бы независимо, тайно от правительства, практически не было. Волей-неволей декабристы ориентировались на известный им европейский опыт.

- Кем себя мнил ваш "любимый" декабрист Павел Пестель? Этаким российским Робеспьером?

- Безусловно, он был прилежным учеником Великой французской революции, учитывал её опыт и в своих сочинениях, и в повседневной деятельности. Пестель мыслил себя диктатором постреволюционной России, но задумывал и разрабатывал заговор вовсе не только ради личной власти. Причём Павла Ивановича и его единомышленников волновали даже не столько проблемы рабства крестьян, сколько невозможность политической, социальной самореализации для абсолютного большинства подданных Российской империи. Как-то ученики обычной средней школы меня спросили: "А чего, собственно, декабристы хотели? Почему так радели за простой народ? Неужели были готовы отдать свои жизни за освобождение крепостных крестьян?"

Эти вопросы из уст совсем ещё юных школяров заставили меня тогда всерьёз задуматься. Ведь действительно, в какой-то чрезмерной любви к крестьянству членов российских тайных обществ того времени - аристократов, в большинстве своём прагматиков, реалистов - трудно заподозрить. Практически никто из них, владельцев разной величины поместий, не отпустил крестьян на волю. Внимательно изучая документы, постепенно пришла к выводу: перво-наперво декабристы хотели сломать сословность в стране, жёсткую стратификацию общества. Ибо верхняя граница возможностей каждого в России той эпохи была предопределена, известна заранее. И даже многие люди, принадлежавшие к высшему дворянству, не могли никоим образом влиять на политику государства.

Из сакраментального лозунга Французской революции "Свобода, равенство, братство" самым главным для декабристов было требование равенства - равных прав и возможностей, создания условий для наиболее полного раскрытия каждой личности, всеобщего участия в политической и общественной жизни страны. Такую необходимость Пестель осознал раньше своих соратников, а написанная им "Русская правда" - проект постреволюционного устройства России - как раз основывалась на идее вот этого юридического равенства.

- Авангардом Великой революции во Франции был, как известно, "третий класс". И что, наши прогрессивные дворяне начала XIX века с ним как-то себя ассоциировали?

- Идеологи российских тайных обществ были, может, и не самыми богатыми помещиками, но, несомненно, людьми с достатком. Среди них оказались и выходцы из родовитой русской знати (например, князья Волконский и Трубецкой), и сыновья представителей имперской административной верхушки (отец Пестеля был сибирским генерал-губернатором). Поэтому с французским "третьим классом" они себя, конечно, не сравнивали. Более того, очень опасались ужасов Французской революции - стихийных народных движений, разгула черни. Тот же Пестель планировал после революции установить десятилетнюю военную диктатуру именно для того, чтобы не допустить массовых народных выступлений, бунтов "бессмысленных и беспощадных". При этом декабристы понимали, что Россия экономически отстала, что появление "третьего сословия", отечественной буржуазии ей необходимо - при одном условии: ни в коем случае эти люди не должны принимать участие в революции...

Вы не пытались проанализировать некий коллективный психологический феномен этих революционеров, например, в контексте известной "формулы" о радикалах в юности и консерваторах в зрелости? Ведь декабристы были в основном людьми, повидавшими виды, повоевавшими, заслуженными. Даже генералы среди них присутствовали. Какова природа их взрывной революционной страстности-пассионарности, максимализма, свойственного, как правило, молодым?

Средний возраст декабристов - 26 лет. Наверное, большинство из них к моменту восстания на Сенатской площади ещё не достигли того возраста, в котором сильнейшее влияние на личность оказывают умудрённость, опытность, консерватизм... Пестеля, руководителя Южного общества, автора большого количества теоретических работ, казнили через три недели после того, как ему всего лишь 33 года исполнилось. Рылеев казнён 29 лет от роду, Сергей Муравьёв-Апостол - также. Откуда пассионарность? Такое, видимо, поколение было. Лидеры революционеров участвовали в войне с сильным врагом, вышли из неё победителями. От их энергии и воли, находчивости и сообразительности зависели итоги сражений. А после войны с Наполеоном они вернулись в Россию и увидели, что от них уже больше ничего в судьбе страны не зависит, что они простые винтики в государственной бюрократической машине. Осознав это и проникшись революционными идеями, стали создавать свои тайные общества...

- Повлиял ли на мировоззрение декабристов фактор личной неприязни к Александру I? Ведь самодержавие, которое они хотели уничтожить, связывалось первоначально с именем этого царя...

- К императору Александру I члены тайных обществ относились по-разному. С одной стороны, большинство из них понимали, что для достижения главной цели цареубийство необходимо, что добровольно на уничтожение монархии царь никогда не пойдёт, что он, в сущности, враг, тиран, всячески препятствующий демократическому развитию страны и общества, символ самодержавной системы. Но с другой - Александр I прослыл в глазах и европейцев, и наших соотечественников спасителем от Наполеона. Русский монарх был очень популярен и в армии, и в народе. И всё это не могло не сказаться на отношении к нему декабристов. Хотя были у некоторых из них и личные какие-то взаимоотношения с императором, и, конечно, собственные симпатии-антипатии.

Здесь снова уместно вспомнить Павла Пестеля, имевшего серьёзную причину лично не любить Александра I, относиться к нему с неприязнью и негодованием. Лидер южан писал об этом в своих показаниях на следствии. За несколько лет до восстания декабристов царь, поверив наговорам приближённых к нему бюрократов, с большим позором снял отца Пестеля с должности сибирского генерал-губернатора. Этот случай в рассматриваемом контексте не был единичным, хотя и типичным тоже не был. В среде декабристов находилось ещё несколько человек, считавших императора личным врагом. Большинство же из них мучительно колебалось, решая для себя дилемму: "Тиран должен быть уничтожен" - "Жалко убивать: хороший человек, Польше Конституцию даровал, от Наполеона избавил".

Многие тогда Александра I искренне почитали. Даже Пушкин о нём писал: "Как был велик, как был прекрасен он, народов друг, спаситель их свободы!", и это при том, что сам поэт царя явно недолюбливал. Сходные противоречивые чувства были у основной массы декабристов...

- Мог ли антимонархический мятеж под предводительством дворян - лидеров тайных обществ - при каких-то более благоприятных для них обстоятельствах закончиться удачей? Насколько разумной и реалистичной была программа руководителя южан Павла Пестеля?

- На мой взгляд, Павел Иванович Пестель был человеком гениальным, выдающимся политическим мыслителем, рядом с которым в России XIX века мало кого можно поставить. А среди российских политиков первой половины того столетия Пестелю вообще не было равных.

Программа его в чём-то была утопической. После революции он собирался провести масштабный земельный передел - отобрать у помещиков половину принадлежавших им земель и отдать их либо в общинное пользование, либо мелким частникам. Утопичность же вот в чём состояла: Пестель рассчитывал при этом невиданном переделе избежать всеохватного народного бунта. Не было в тогдашней России показательного исторического опыта, никто толком не представлял, чем может обернуться столь радикальное решение земельного вопроса. Тем не менее считаю, что в основном программа Пестеля была вполне осуществимой. Она была очень жёсткой и даже жестокой, например, в сфере национальной политики, которую коротко можно охарактеризовать как тотальную унификацию, уничтожение национальных обычаев, сведение всех бытовавших в России укладов к одному-единственному - форме жизни русского народа...

Основным средством выполнения этой программы предполагалась десятилетняя диктатура, после чего в планах значились демократические преобразования с введением всех присущих настоящей республике институтов и атрибутов - парламента, конституции, референдумов и прочих.

Пестель считал, что если объявить республику сразу после революции, то неминуемы народный взрыв и полный паралич власти.

И в этом смысле, по-моему, гораздо менее реалистичной выглядит вторая программа, разработанная в Северном обществе, автором которой был декабрист Никита Михайлович Муравьёв. Он-то как раз хотел сразу после свержения абсолютной монархии созвать великое народное собрание, причём по мере освобождения губерний от старой власти проводить собрания народа и на этих собраниях избирать местные органы власти. Вот только непонятно: кто бы проводил эти вече и сопутствующие им выборы, кто бы собирал всевозможных представителей, делегатов в отсутствие какой бы то ни было власти вообще?

Вариант Пестеля - жестокая вещь, но, на мой взгляд, был тогда единственно возможным способом удержания власти в крепких руках. Победа заговорщиков была бы полной лишь при условии установления диктатуры. Иначе неуправляемой стихией смело бы и их самих. А может, и вообще Россия была бы стёрта с лица земли...

Подготовил Сергей ГРОМОВ

http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg522005/Polosy/1_1.htm

В свое время классик русской историографии Василий Ключевский констатировал, что в обществе господствуют не совсем ясные суждения насчет событий 14 декабря 1825 года: «Одни видят в нем политическую эпопею, другие считают его великим несчастием». Как свидетельствует наш собеседник историк Сергей ЭРЛИХ, в различные времена на оценку обществом деятельности декабристов влияла политическая конъюнктура. Этой теме посвящены и его книги, и докторская диссертация, защищенная летом нынешнего года в Санкт-Петербургском институте истории РАН. С ним мы и беседуем. Кстати, как раз накануне 190-летней годовщины со дня восстания декабристов на Сенатской площади.

Из фондов Гос. музея истории религии " class="article-img">

Так художник Василий Перов спустя полвека после событий на Сенатской площади изобразил убийство мятежниками генерал-губернатора Милорадовича.
Из фондов Гос. музея истории религии

– Сергей Ефроимович, как сразу после выступления декабристов называли это событие: бунтом, мятежом, восстанием?

– В следственных делах декабристов встречаются все три определения, которые вы перечислили. Реже всего – «восстание», потому что само слово имеет подспудно положительное значение. Как раз в те годы Россия сочувствовала восстанию греков против Османской империи...

Чаще всего применительно к декабристам употреблялось понятие «бунт», а еще чаще – «мятеж». Следствие ведь не искало истину, а подводило деяние подследственных под статьи действовавшего тогда свода законов. Михаил Сперанский, входивший в состав Верховного уголовного суда по делу декабристов, составлял перечень их «вин» с точки зрения закона. Первая – покушение на цареубийство, вторая – бунт, третья – мятеж воинский.

Вообще же выступление декабристов, как бы его ни называли, – яркий пример того, как могут расходиться реальное историческое событие и память о нем. Историк и писатель Марк Алданов совершенно справедливо отмечал: «Декабристы ничего не разрушили и ничего не создали. Ценность того, что они сделали, заключается всецело в их легенде». А создал эту легенду о декабристах, или миф, Александр Иванович Герцен. Учтите, миф – это вовсе не ложь. Это своего рода священный образец, с которым соотносят свои действия те, кто в него верует.

– В чем же смысл герценовского мифа?

– С давних пор в народном общественном сознании господствовала мифологема «cвятой Георгий борется со змием». Георгием представлялся русский царь, который сражается с внешними врагами и их внутренними прислужниками. Те, кто против царя, априори воспринимались как исчадия ада, выступающие против святого рыцаря. В обществе и народном сознании они не имели опоры и сочувствия.

Что могли сделать в таких условиях противники царя? Только объявить, что «царь ненастоящий». О том, что они «настоящие цари», говорили и Лжедмитрии, и Емельян Пугачев. А Болотников и Степан Разин утверждали, что они воеводы «настоящего царя». Даже декабристы, будучи прагматиками, на Сенатскую площадь выводили солдат под лозунгами не республики и конституции, а верности присяге «истинному императору» Константину – в противовес «лжецарю» Николаю. То есть они тоже использовали формулу «настоящего царя», понятную простому народу.

Кстати, как известно, одновременно с выступлением на Сенатской площади на юге произошло восстание Черниговского полка. Организатор этого бунта Сергей Муравьев-Апостол, глубоко религиозный человек, решил отказаться от «царского прикрытия». Он написал так называемый революционный катехизис, который зачитывал полковой священник перед солдатами. Там со ссылками на Священное Писание доказывалось, что народ имеет право восстать против «неправого царя». Но в конечном итоге это не сработало.

Как только солдаты поняли, что Муравьев-Апостол не является «наместником царя», они сразу же вышли из-под контроля. В советское время эту ситуацию обычно обходили стороной, но она очень хорошо описана Оксаной Киянской в книге «Южный бунт», которая вышла в 1997 году. Там честно рассказывалось, что все в результате вылилось в пьяный погром...

Что же сделал Герцен? Он все перевернул с ног на голову. Святыми рыцарями стали декабристы, а Николай I превратился в настоящее исчадие ада. Как только Герцен его ни называл: «драконом», «змеем», «медузой Горгоной». Кроме того, Герцен неоднократно проводил параллели между Христом и декабристами: восстание против фарисеев, неправедный суд, казнь, возвращение из Сибири как «воскрешение»...

Герцену очень не повезло, что в советское время его стали воспринимать на уровне литературных критиков, революционных демократов типа Писарева и Добролюбова. На самом деле, по моему убеждению, Герцен – лучший стилист русской литературы. И тот яркий образ, который он создал вокруг декабристов, оказал огромное влияние на читающую публику в России – на рождавшуюся тогда интеллигенцию. Она формировалась как раз в контексте декабристского мифа. Основой ее этики стали декабристы как герои-мученики, не жалеющие своей жизни ради обездоленного народа. Самопожертвование ради общего дела – тезис, сыгравший решающую роль в становлении интеллигенции.

– Как же эта идея сработала?

– Не только в смысле борьбы за власть, но и в широком, просветительском значении, когда много представителей интеллигенции, воспитанных на идее жертвы ради народа, пошли работать в провинцию учителями, земскими врачами и т. д.

В политическом же смысле декабристский миф воспитывал непримиримость к власти: он исходил из посыла, что с ней нельзя договориться, ее можно только свергнуть, уничтожить. Миф сработал в 1905-м, а потом 1917-м, когда вокруг ненависти к власти объединились широкие круги, начиная от анархистов и заканчивая конституционными демократами. Для них всех декабристы были своего рода путеводной звездой, примером для подражания.

Недаром в марте 1917 года Временное правительство заказало Дмитрию Мережковскому, который к тому времени написал о декабристах несколько романов, брошюру для солдат. Она называлась «Первенцы свободы», а посвящалась «продолжателю дела декабристов» – Александру Керенскому.

– Со школьной скамьи помню наизусть ленинские строки: «Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа... Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию». Дальше Ленин в своей статье «Памяти Герцена» проводил нить к революционерам-разночинцам, а затем к пролетариату...

– Это так, но, когда большевики уже пришли к власти, функция декабристского мифа поменялась: его целью было обосновать право большевиков на власть как идейных наследников декабристов. В сталинское время «борьбы с космополитизмом» революционный пафос декабристов отодвинули в тень: упор делали на то, что они были патриотами страны, защитниками Отечества – участниками войны 1812 года.

С начала 1960-х годов, после свернутой хрущевской оттепели, декабристов взяла на вооружение оппозиционно мыслящая интеллигенция (диссиденты). Используя аллюзии, она прославляла самоотверженность и смелость борцов за политическую свободу и противников деспотического режима. Об этом эзоповым языком говорилось даже в книгах такого блестящего профессионального историка, каковым был Натан Эйдельман.

Интеллигенция в каком-то смысле видела в себе декабристов, гонимых борцов за свободу, а в действовавшем политическом режиме – подобие николаевской реакции. И это придавало силы. И недаром появился знаменитый романс Галича «Смеешь выйти на площадь», посвященный вроде бы декабристам, но на самом деле воспевавший борцов против советского политического режима.

Поэтому восемь человек, которые вышли в августе 1968 года на Красную площадь, протестуя против советского вторжения в Чехословакию и подавления «пражской весны», осознавали себя продолжателями декабристов. В августе 1991 года, когда на площади под лозунгами свободы вышли уже тысячи, снова звучали декабристские аналогии.

Одним словом, образ декабристов в исторической памяти стал реальным политическим оружием. Для меня вполне очевидно, что декабристский миф два раза содействовал разрушению политического режима в стране – в 1917-м и в 1991 году. И в этом как раз и есть значение декабристов: не в том, что они сделали в 1825 году, а в их легенде. Она фактически от них отделилась и жила своей собственной жизнью.

– За четверть века, прошедшие с 1991 года, общество проделало немалый путь. Как вы считаете, каково сегодня звучание декабристского мифа?

– Сегодня единого представления нет. Декабристский миф существует в трех вариантах.

Первый – прежний коммунистический: он подает слабые признаки жизни. Согласно ему, декабристы не столько сторонники либеральных западных ценностей, сколько патриоты, защитники страны от наполеоновского вторжения, воплощение национального духа.

Второй вариант я бы назвал православно-монархическим. В нем декабристы воспринимаются однозначно негативными персонажами, которые набрались западных идей, посягнули на законную власть, хотели развалить страну, посеять хаос. Героическими чертами наделяется образ Николая I, который решительными действиями воспрепятствовал разрушению государства. И если бы не он, то катастрофу 1917 года Россия пережила бы еще в 1825-м...

Своего рода вариантом такой трактовки служат популярные сегодня конспирологические концепции, связанные с теорией заговора. К примеру, публицист Николай Стариков выступил с версией, что на самом деле декабристы были английскими шпионами, призванными развалить Россию изнутри.

– Есть ли реальные аргументы в пользу этой версии?

– Следствие по делу декабристов, естественно, искало в их заговоре заграничный след. Пестель сам (никто его к этому не побуждал) рассказал о переговорах с поляками. Мол, те сообщили, что у них есть связи с англичанами, которые готовы им дать оружие в случае восстания. Но Пестель был патриотом и контакты с англичанами отверг. В итоге расследование царского правительства вынесло окончательный вердикт: ни с какими иностранными державами у декабристов связей не было.

«Охранители» обвиняют декабристов еще и в том, что у них был план развалить Россию. Обычно ссылаются на Якова Ростовцева, который донес Николаю о заговоре, утверждая, что если он согласится взойти на престол, то от России отойдут Финляндия, Польша, Грузия, Бессарабия. Но это явно не были планы декабристов: скорее, это была чья-то провокация, призванная запугать Николая.

На самом деле тот же Пестель был сторонником жесточайшей централизации. Декабристы были готовы «отпустить» Польшу, поскольку понимали, что иначе, как и случилось в реальности, она будет постоянной головной болью. Никита Муравьев действительно выступал с планом разделения Российской империи на 13 «держав» и две «области». Но он во многом просто переписал конституцию Соединенных Штатов Америки, переведя понятие «штат» как «державу». Ни о какой широкой автономии там речи нет...

– Вы упомянули о трех вариантах. Третий – это герценовский?

– Да, и, на мой взгляд, он сегодня стал жертвой тяжелого мировоззренческого кризиса, переживаемого образованной частью нашего общества. После событий 1990-х годов интеллигенция утратила веру в «метафору мятежа» декабристов как образца для реального изменения исторического пути страны. К декабристам теперь относятся с огромной долей иронии и скепсиса.

Основная претензия интеллигенции такова: под знаменем декабристов мы шли в 1917-м – и получили сталинские репрессии, в 1991-м – и получили «лихие 90-е». Всякий раз мы были обмануты в своих ожиданиях. Так что все эти жертвы во имя народа напрасны. И, значит, знамя неправильное... Отсюда мысль: надо жить не ради народа, как завещали декабристы, а ради себя, решать свои личные проблемы.

Однако без этики самопожертвования, которую воплощали декабристы, общество просто не может жить и развиваться. Понятно, что подобную этику может исповедовать только меньшинство. Но именно оно задает тон в обществе. Если нет такого меньшинства, то все очень печально. Сейчас, обратите внимание, даже само слово «интеллигенция» вышло из оборота, оно практически не употребляется.

Иными словами, декабристы уходят на периферию исторической памяти. В общественном сознании они воспринимаются как маргиналы. Одни их громят, а другие не защищают. Они стали чужими для всех. Остается надеяться, что значимый для современного общества образец альтруизма и общественного служения снова появится. Им не обязательно станут декабристы. Но новый образ должен быть не менее притягательным, чем сотворенный гениальным Герценом. Кто разбудит нового Герцена?..

Эту и другие статьи вы можете обсудить и прокомментировать в нашей группе ВКонтакте

Комментарии

Самое читаемое

Огромное цветное панно «Поезд в пути», размером четыре на шесть метров, было преподнесено от работниц-активисток женсовета железнодорожного депо станции Шепетовка.

Например, пудостский травертин использовался при строительстве Петропавловской крепости, царских дворцов в Петербурге и загородных резиденций.

На Большой Пороховской улице, 18 расположился каменный особняк в модном для XX века стиле северного модерна. Рассмотрим его поближе.