Приазовский государственный технический университет. Философия Бердяева – кратко Бердяев – цитаты

Николай Александрович Бердяев (1874 — 1948) — наиболее крупный представитель русской идеалистической философии ХХ в.

Сам Бердяев определял свою философию как “философию субъекта, философию духа, философию свободы, философию дуалистически-плюралистическую, философию творчески-динамическую...”. Противоположность между духом и природой, по Бердяеву, является главной. Дух — это субъект, творчество, природа — неподвижность и пассивная длительность, объект. Главным элементом в этом противопоставлении выступает субъект, вплоть до того, что, по мнению Бердяева, объективный мир не существует сам по себе, но зависит от воли субъекта, является результатом экстериоризации его личного состояния: “Я не верю в прочность так называемого “объективного” мира, мира природы и истории... существует лишь объективация реальности, порожденная известной направленностью духа”. Это не означает того, что Бердяев был солипсистом, утверждал, что окружающий мир — это лишь комплекс элементов, созданных воображением субъекта. Природа, в которой царствует необходимость и подавляется свобода, где личное, особенное поглощено всеобщим, была порождена злом, грехом. Некоторые исследователи считают, что Бердяев — “один из родоначальников философии экзистенциализма. По его мнению, бытие не является первичным, оно — лишь характеристика “существования” — процесса творческой индивидуальной жизни духа.

Одна из важнейших в философии Бердяева — категория свободы . Свобода, по его мнению, не была сотворена Богом. Вслед за немецким философом-мистиком XVII в. Якобом Бёме, Бердяев считает, что ее источник — первичный хаос, ничто. Поэтому Бог не имеет власти над свободой, властвуя лишь над сотворенным миром, бытием. Бердяев принимает принцип теодицеи, утверждает, что вследствие этого Бог не ответственен за зло в мире, он не может предвидеть действия людей, обладающих свободной волей и лишь способствует тому, чтобы воля становилась добром.

Бердяев выделяет два вида свободы: первичная иррациональная свобода, свобода потенциальная, которая обусловливает гордыню духа и вследствие этого его отпадение от Бога, что в результате приводит к рабству личности в мире природы, объективной реальности, в обществе, где человек для того, чтобы успешно сосуществовать с другими его членами, должен следовать моральным нормам, сконструированным обществом, тем самым реальной свободы нет; и “вторая свобода, свобода разумная, свобода в истине и добре... свобода в боге и от Бога полученная”. Дух побеждает природу, вновь обретая единство с Богом, восстанавливается духовная целостность личности.

Понятие личности также является важным для Бердяева, он разделяет понятия “личность” и “человек”, “индивид” . Человек — божье творение, образ и подобие Бога, точка пересечения двух миров — духовного и природного. Личность — это категория “религиозно-духовная”, спиритуалистическая, это творческая способность человека, реализация которой означает движение к Богу. Личность сохраняет общение “с духовным миром” и может проникнуть в “мир свободы” в непосредственном духовном опыте, по природе своей являющемся интуицией.

Человек, согласно Бердяеву , по своей природе существо общественное, история — это способ его жизни, поэтому Бердяев уделяет большое внимание философии истории. В своем развитии человечество прошло несколько этапов понимания истории. Раннее понимание истории было характерно для греческой философии, осознававшей себя в неразрывной связи с обществом и природой и рассматривавшей движение истории как круговорот. Затем, с возникновением принципа историзма в западноевропейской философии Возрождения и особенно Просвещения появляется новое толкование истории как поступательного развития. Ее наивысшее выражение — “экономический материализм” Маркса. На самом же деле, по мнению Бердяева, существует особое духовное бытие истории, и чтобы его понять, необходимо “постигнуть это историческое, как... до глубины мою историю, как до глубины мою судьбу. Я должен поставить себя в историческую судьбу и историческую судьбу в свою собственную человеческую глубину”.

Историю определяют три силы: Бог, судьба и человеческая свобода . Смысл исторического процесса состоит в борьбе добра против иррациональной свободы: в период господства последней реальность начинает возвращаться к первоначальному хаосу, наступает процесс распада, падение веры, утрата людьми объединяющего духовного центра жизни и наступает эпоха революций. Творческие периоды истории приходят на смену после революций, несущих разрушение.

Широко известную книгу “Смысл истории” Бердяев написал в 1936 г. В ней он подчеркивает, что хотя творческий период истории вновь начинается после эпохи потрясений, его лозунгом становится освобождение творческих сил человека, т. е. акцент ставится не на божественное, а на чисто человеческое творчество. Однако человек, отвергая высокий принцип божественного, подвергается опасности нового рабства, на этот раз в лице “экономического социализма”, утверждающего принудительное служение личности обществу во имя удовлетворения материальных потребностей. Единственная разновидность социализма, которую может принять Бердяев, — это “персоналистический социализм”, признающий высшие ценности человеческой личности и ее право на достижение полноты жизни.

Свои размышления о судьбе России и ее месте в историческом процессе Бердяев изложил в книге “Истоки и смысл русского коммунизма”, опубликованной в 1937 г. Россия по своему географическому и духовному положению находится между Востоком и Западом, и русскому менталитету свойственно совмещение противоположных начал: деспотии и анархии, национализма и универсального духа, склонной к “всечеловечности”, сострадательность и склонность причинять страдания. Но самой характерной его чертой является идея мессианства, поиска истинного божьего царства, обусловленные принадлежностью к православию. Бердяев выделяет пять периодов в истории России, или “пять Россий”: “Россию киевскую, Россию татарского периода, Россию московскую, Россию петровскую, императорскую и, наконец, новую советскую Россию, где победил специфический, русский коммунизм, обусловленный особенностями .

Среди философов русского зарубежья творчество Бердяева было самым значимым, он внес самый весомый вклад в развитие онтологии и гносеологии, философской антропологии и этики.

Разбивка страниц настоящей электронной статьи сделана по: «Русская религиозно-философская мысль XX века. Сборник статей под редакцией Н. П. Полторацкого. Питтсбург, 1975, США.

Н. Полторацкий

Н. А. БЕРДЯЕВ

Жизненный и философский путь

Николай Александрович Бердяев родился в Киеве 6 марта 1874 года. По отцу принадлежал к дворянскому роду киевских и харьковских помещиков, среди которых почти все были воен-ные. Бабка матери, урожденной княжны Кудашевой, была француженка, графиня де Шуазель. Рос Бердяев в условиях, по его словам, напоминающих атмосферу романов Достоев-ского. Учился в киевском кадетском корпусе, но жил не в нем, а дома, и корпуса не кончил. Был переведен в петербургский Пажеский корпус, но туда не поехал и стал самостоятельно готовиться к экзамену на аттестат зрелости. В 1894 г. поступил на естественный факультет Киевского университета, но через год перешел на юридический факультет. Рано порвал со своей социальной средой и за участие в социал-демократических сту-денческих беспорядках в 1898 г. был арестован и исключен из университета и в 1900 г. административно сослан в Вологод-скую губернию на три года, но два из них провел в Вологде, а один, благодаря заступничеству семьи, в Житомире.

Вернувшись в Киев, Бердяев погрузился в умственную жизнь этой первой русской столицы. Большое значение для его дальнейшей эволюции имело знакомство с молодым уче-ным экономистом С. Н. Булгаковым. Он познакомился также с дочерьми киевского юриста Трушева Лидией и Евгенией, женился в 1904 г. на Лидии, а в лице Евгении приобрел на всю жизнь верного друга и единомышленника. Осенью того же года переехал в Петербург, где русский культурный ренессанс был уже в расцвете и где Бердяев на время сблизился с Ме-режковскими.

Но в петербургской атмосфере тех лет для Бердяева было и много неприемлемого. В 1908 г. он переехал в Москву, где

190

Вскоре стал активным участником религиозно-философского общества имени Вл. Соловьева. В 1912 г. совершил поездку в Италию, главным образом Флоренцию. Именно тут оформились у Бердяева многие его основные идеи, связанные с философией творчества, которые он потом разрабатывал всю жизнь. Даль-нейший толчок, главным образом для его историософской и русской тематики, был дан мировой войной 1914 г., приведшей в России к февральской революции и октябрьскому перевороту 1917 г. Автор статей в «Проблемах идеализма» (1902) и «Вехи» (1909), Бердяев теперь принял участие в третьем знаменитом сборнике того периода — «Из глубины» (1918).

При большевиках Бердяев подвергался арестам и в 1922 г. был выслан в Германию в составе большой группы других идеологически чуждых советской власти русских мыслителей и ученых. После краткого пребывания в Берлине, в 1924 г. переехал во Францию, где прожил почти четверть века, только изредка выезжая для чтения лекций в другие страны. В 1947 г. Кембриджский университет присудил ему почетную степень доктора богословия. Вскоре после этого, 23 января 1948 г. Бер-дяев умер в Кламаре под Парижем, в доме, подаренном ему одной его английской поклонницей.

Для Бердяева писание было как бы физиологической потребностью. Печататься он начал в 1898 г., в 24-летнем возрасте. Осенью 1900 г. (формально в 1901 г.) вышла первая кни-га Бердяева, «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии», с огромной вступительной статьей Струве. После этого Бердяев опубликовал еще две дюжины книг и несколько десятков статей и рецензий.

Излагая систему своих взглядов для берлинского словаря философов, Бердяев разделил опубликованные им до середины тридцатых годов книги на две основных категории. Для ха-рактеристики своего философского миросозерцания он считал главными книгами «Смысл творчества», «Смысл истории», «Философия свободного духа», «О назначении человека» и «Я и мир объектов». Во вторую категорию Бердяев отнес произведения, которые считал основными для понимания его культурно-философских и социальных взглядов: «Новое средневе-ковье», «Христианство и классовая борьба», «Правда и ложь коммунизма» (статья в журнале «Путь») и «Судьба человека в современном мире».

Если бы Бердяев составлял этот список лет пятнадцать спустя, он мог бы указать еще «Дух и реальность», «О рабстве и свободе человека», «Опыт эсхатологической метафизики»,

191

«Царство Духа и царство Кесаря», «Экзистенциальная диалек-тика божественного и человеческого».

Любопытно, что в приведенном им списке Бердяев из того, что относится к русским темам, называет только две работы о марксизме-коммунизме и «Новое средневековье». Между тем русская тематика занимает очень видное место в литературно--идейном наследии Бердяева. Его Россику можно было бы в свою очередь разбить на две категории, в этом случае идеоло-гически малосогласуемые. К первой относятся книги, напи-санные до высылки из России: «Духовный кризис интелли-генции», «Судьба России» и «Философия неравенства». Ко второй — главным образом «Русская идея» и «Истоки и смысл русского коммунизма». Несколько особняком стоят книги о трех русских писателях-мыслителях: «Алексей Степанович Хомяков», «Миросозерцание Достоевского» и «Константин Леонтьев».

Наконец, исключительно ценной для понимания личности, жизненного и идейного пути и «окончательных» воззрений Бердяева является его философская автобиография «Само-познание», писавшаяся во время войны, но изданная посмерт-но, в 1949 году.

Помимо многочисленных книг и статей, важное место в биографии Бердяева занимает также лекционно-академическая и редакционно-издательская деятельность. Во время граждан-ской войны осуществилась его юношеская мечта: изгнанный в свое время из университета студент стал теперь преподава-телем философии в Московском университете. Впоследствии Бердяев преподавал также в Русском Научном институте в Берлине и в парижском Богословском институте. Еще при большевиках, осенью 1919 г. организовал в Москве Вольную академию духовной культуры, просуществовавшую в исключи-тельно тяжелых условиях до самой высылки ее лекторов в Германию в 1922 г. Вскоре после прибытия Бердяева в Берлин там, при Американском Христианском союзе молодых людей, была создана Религиозно-философская академия, работу ко-торой Бердяев перенес потом в Париж.

Редакторская деятельность Бердяева началась в период первой русской революции, когда он вместе с С. Булгаковым ре-дактировал журнал «Вопросы жизни». Прибыв после высылки из России в Берлин, начал редактировать там в 1923 г. журнал-альманах «София», имевший подзаголовок «Проблемы духов-ной культуры и религиозной философии». Переехав в Париж, стал с 1925 г. редактором «органа русской религиозной мысли»

192

— журнала «Путь». Предпринятый в качестве издания Рели-гиозно-философской академии, журнал просуществовал до самого вступления немецких войск в Париж в 1940 г. В Париже Бердяев был все время также редактором издательства ИМКА-Пресс.

Духовная и философская эволюция Бердяева была доволь-но сложной и исследователями его жизни и идей восприни-мается неодинаково. Ф. А. Степун считал Бердяева вообще однодумом, мучившимся всю жизнь только одной мыслью — о свободе. Но и он, по существу, признавал, что в идейной и духовной эволюции Бердяева было, по меньшей мере, три этапа: марксистский, идеалистический и христианский (см. «Бывшее и несбывшееся», Нью-Йорк, 1956, т. I, стр. 257-258).

Прот. В. В. Зеньковский, подходя к своей задаче с иными критериями, выделяет в философской эволюции Бердяева че-тыре периода: этический, религиозно-мистический, историософ-ский и персоналистический. При этом о. Василий пишет, что «эти периоды не столько отмечают (хронологически) разные ступени в философском развитии Бердяева, сколько выражают разные аспекты его философии. Каждый период можно харак-теризовать по тому акценту , который его отмечает, но это вовсе не исключает наличности в данном периоде построений и идей, которых акцент придется уже на другой период» («История русской философии», Париж, 1950, т. II , стр. 302-303).

В моей книге «Бердяев и Россия» я предлагаю несколько иное деление, хронологически не совпадающее с периодиза-цией о. Зеньковского, но тоже четырехступенчатое: периоды социологический или психологический, исторический или кос-мический, этический или персоналистический и эсхатологически-анархический. Но, конечно, и при таком делении, связан-ном к тому же с более специальной задачей книги, следует признать, что речь идет не столько о хронологии, сколько об идейных и духовных установках, доминирующих в тот или иной период.

На своем долгом жизненном и философском пути Бердяев испытал много весьма различных и, казалось бы, несогласуемых влияний. Нередко это бывало просто идейное или духов-ное родство. Подводя в шестьдесят с лишним лет итоги, Бер-дяев наиболее близкими себе мыслителями считал Гераклита, Оригена и св. Григория Нисского, Я. Бёме, частично Канта, Бергсона, Джентиле, М. Шелера и Ясперса. Рядом с Бёме по значению он ставил Достоевского, Толстого и Ницше, а в обла-

193

Сти социальной философии выделял имена Маркса, Карлейля, Ибсена и Л. Блуа.

Миросозерцание Бердяева

В архиве Бердяева есть две рукописи, в которых он излагает в сжатой форме систему своих взглядов. Первая из них — бо-лее пространная, на 40 страницах — была написана в Москве, озаглавлена «Мое миросозерцание» и датирована 30 марта 1922 года. Вторая — парижская машинописная копия на 11 страницах — носит заглавие «Философское миросозерцание Н. А. Бердяева (Автоизложение)» и была подготовлена для немецкого словаря философов издания 1937 года. Этот второй текст замечателен не только по концентрированности мысли, но и по стройности изложения, Бердяеву вообще не слишком свойственной, — и, как более поздний, точнее передает взгля-ды «последнего» Бердяева, а потому может служить лучшей основой для изложения окончательного миросозерцания Бер-дяева. 1

Главные задачи философии Бердяев связывает с тем, что философия есть учение о духе, т. е. прежде всего о человече-ском существовании, в котором и раскрывается смысл бытия. Философия основана на духовном опыте, она субъективна, а не объективна. В объекте внутреннее существование закры-вается, а в субъекте открывается. Поэтому философия антропологична и антропоцентрична. Она экзистенциальна, ибо эк-зистенциален сам субъект, в котором раскрывается бытие.

Говоря о познании , нельзя противополагать его бытию, оно имманентно бытию, оно есть событие внутри бытия. Чтобы со-хранить бытие и в познающем субъекте и в познаваемом объек-те, понятие объекта надо заменить понятием объективации. Есть разные ступени познания и соответствующие им ступени объективации. Чем более объективировано познание, чем боль-ше его логическая общеобязательность, имеющая социальную природу, тем ниже ступень духовной общности людей. Истин-ность и реальность совсем не тождественны с объективностью. Объективированное познание, соответствующее падшести мира, т. е. его внутренней разорванности и разобщенности, имеет де-ло с общим, а не с индивидуальным. Невозможна объективиро-ванная метафизика, основанная на системе понятий. Будучи философией человеческого существования, метафизика неизбежно «субъективна», а не «объективна». Она упирается в символ и миф.

194

В своей антропологии Бердяев исходит из того, что человек есть одновременно микрокосм и микротеос. Человек двойствен, он отражает в себе высший и низший миры, которые в нем пересекаются. Человек есть природное ограниченное существо, но он есть также образ и подобие Бога — т. е. личность, кото-рую нужно отличать от индивидуума. «Личность есть категория духовно-религиозная, индивидуум же есть категория натуралистически-биологическая» (4). Как индивидуум человек есть часть природы и общества, как личность он есть всегда целое, а не часть, он соотносителен обществу, природе и Богу. «Ду-ховное начало в человеке не зависит от природы и общества и не детерминировано ими» (4). Присущая человеку свобода есть свобода несотворенная, примордиальная, не детерминирован-ная ни сверху, ни снизу. Это объясняет и происхождение зла в мире, и возможность творчества и новизны в мире.

Проблема творчества — центральная для Бердяева. Он считает, что смысл и цель человеческой жизни не исчерпы-ваются спасением: человек призван к творчеству, к продолже-нию миротворения. Творчество — переход из небытия в бытие — есть творчество из ничего, творчество из свободы. Однако, в отличие от Бога, человек для своего творчества нуждается в материале. Трагедия творчества состоит в несоответствии творческого замысла, начального взлёта — и творческого осу-ществления, спада в продуктах творчества. «Вместо нового бытия создаются книга, статуи, картины, социальные инсти-туты, машины, культурные ценности» (5). И все же, в про-тивоположность эволюции, означающей детерминизм, творче-ство есть свобода. В нем мир, который не завершен, продол-жает твориться.

Философия религии Бердяева покоится на двучленности Откровения. Откровение дает Бог, но принимает его человек. Человек связан законами окружающего его чувственного мира и в то же время свободен в своем принятии или отрицании Бога. Откровение не заключает в себе никакой философии, но тео-логия всегда зависит от философских категорий прошлого и современности. Благодаря творческой изменяемости субъекта, модернизм становится вечным явлением. Модернизмом счита-лись в свое время также и патристика и схоластика. Вообще говоря, религиозная истина, которая антилогична для разума, не может быть выражена в рациональных понятиях. Религиоз-ное познание символично, и догматы — это символы. «Но это символизм реалистический, отображающий бытие, а не идеа-листический, отображающий лишь состояние человека» (6).

195

За мифом, завершающим метафизику, скрыта подлинная ре-альность. Мир невидимых вещей не насилует людей, и религия есть двустороннее отношение Бога и человека в духе свободы. Не только Бог рождается в человеке, но и человек рождается в Боге. Ответ, которого Бог ждет от человека, должен быть свободным и творческим. Христианская философия должна быть философией богочеловеческой, христологической.

Философия истории предполагает, что история имеет смысл, а потому ведет свое начало не от греческой философии, а от юдаизма и христианства. Но христианство в этом отношении двойственно. Оно исторично, ибо есть откровение Бога в исто-рии. И в то же время христианское откровение не может в истории вмещаться, пока происходит суд над историей. Для философии истории большое значение имеет проблема време-ни. Необходима победа над смертоносным потоком падшего времени, разорванного на прошлое, настоящее и будущее. Од-нако вечность «не есть бесконечное время, измеряемое числами, а качество, преодолевающее время» (7). Невозможно принять идею бесконечного прогресса во времени, при котором каждый человек и каждое поколение рассматриваются как средство для последующего; это означало бы признание бессмысленности истории. Смысл истории требует признания конца истории, эсхатологии. Пока же история длится, в ней неизбежна пре-рывность — кризисы и революции, которые свидетельствуют о неудаче всех исторических замыслов и осуществлений.

Философия культуры должна признать правду гуманизма, который освободил творческие силы человека, прежде во мно-гом связанные в теократических обществах, основанных на сакрализации. Но начатый гуманизмом процесс секуляризации культуры зашел слишком далеко. В нем образ человека-творца, который есть образ Бога, стал разлагаться, началось само- обоготворение человека и отрицание Бога. Гуманизм перешел в анти-гуманизм. Происходит кризис гуманизма, который есть «движение к началам сверхчеловеческим, или к Христу или к анти-Христу» (8). Кризис гуманизма связан также с вторже-нием масс, понижающих качество культуры, и с властью тех-ники, разрушающей целостность человеческого существа и превращающей его в функцию. Тема культуры, за которой скрыта тема отношения человека к Богу и миру, требует те-перь нового, духовного решения.

Социальная философия Бердяева определяется его пони-манием основной проблемы отношений личности и общества. Для социологии личность есть лишь часть общества. Для эк-

196

Зистенциальной философии, наоборот, общество есть часть лич-ности, ее социальная сторона. Право и свобода человека, огра-ничивающие власть государства и общества, основаны на том, что человек принадлежит одновременно Царству Божьему и царству Кесаря. Общество не есть организм; оно есть объекти-вация человеческих отношений, и его реальность определяется реальностью человеческого общения. В обществе «я» может не встретиться с «ты» и не стать «мы». В высшем типе об-щества аристократический, качественный принцип личности и демократический, социалистический принцип справедливости и братского сотрудничества людей должны быть объединены в неком синтезе. Бердяев определяет такой принцип общества как персоналистический социализм. Однако в наши дни, с вторжением масс и, особенно, развитием техники, органический ритм жизни нарушается, и человечество из теллургического периода переходит в новый, космологический период. «Человек живет уже не среди тел неорганических и органических, а сре-ди тел организованных» (10). А это значит, что социальное переустройство может быть достигнуто лишь в результате ду-ховного возрождения.

Этика Бердяева персоналистична. Нравственные суждения и акты всегда индивидуальны, они не могут определяться кол-лективно, социально. Различение между добром и злом есть последствие грехопадения. Существует три основных типа эти-ческих учений: этика закона, этика искупления и этика твор-чества. Этика закона есть нормативная этика социальной обы-денности и отвлеченного добра, при ней человек для субботы. Этика искупления есть благодатная этика любви, при ней суб-бота для человека. Этика творчества исходит из того, что нравственный акт есть не выполнение закона, нормы, а твор-ческая новизна, нечто единичное и неповторимое. «Творческий акт имеет нравственное значение и нравственный акт есть творческий акт» (10). Нравственное значение, таким образом, имеет всякое творчество — не только нравственное в более узком смысле слова. Этика не только персоналистична, но и эсхатологична, она связана с проблемой смерти и бессмертия, ада и рая. «Ад находится в субъективном, а не в объективном, и он остается во времени, в бесконечном времени, не переходит в вечность. Онтология вечного ада невозможна. Ад создан «добрыми» для «злых» и потому они оказываются злыми. Цар-ство Божие по ту сторону нашего, здешнего «добра» и «зла» и мышление о нем всегда может быть лишь апофатическим» (11).

197

На этом кончается автоизложение миросозерцания Бердяе-ва. Считая, видимо, что в немецком словаре философов не место говорить о России и русском народе, Бердяев обходит эту сторону своего миросозерцания полным молчанием. К сожале-нию, ограниченный местом, я и сам не могу заняться здесь рассмотрением этого вопроса и вынужден поэтому отослать интересующегося читателя к своей книге «Бердяев и Россия (Философия истории России у H . A . Бердяева)» (Нью-Йорк, 1967). Кое-что на эту тему будет, однако, сказано дальше, в приводимых мною критических замечаниях Г. П. Федотова.

Бердяев в оценке русских мыслителей

О Бердяеве написано уже три десятка книг и огромное ко-личество статей на разных языках мира. 2 Говорить о них тут нет никакой возможности. Но хочу хотя бы коротко остановиться на том, как Бердяева воспринимали и оценивали его совре-менники русские религиозные мыслители. Приведу суждения шести мыслителей — трех церковных: Иеромонаха Констан-тина (Зайцева), прот. Г. Флоровского и прот. В. Зеньковского, и трех светских — Льва Шестова, Н. О. Лосского и Г. П. Фе-дотова.

В статье «Два исповедания веры» («Православный путь», Джорданвилл, Нью-Йорк, 1950, стр. 136-150), являющейся от-кликом на «Самопознание» Бердяева и «Автобиографические заметки» прот. С. Булгакова, Иеромонах Константин (ныне Архимандрит, в миру проф. Кирилл Иосифович Зайцев) дает очень суровую характеристику Бердяева и его взглядов. Н. А. Бердяев и о. Сергий Булгаков представляются ему двумя ка-риатидами, на которых покоится своими сводами все здание русского православного модернизма. «Различные во всем, они в одном объединяются: в эгоцентризме, увлекающем их на путь демонической гордыни» (136). Бердяев распознал умом ничто-жество материализма и позитивизма и, казалось бы, пришел к Богу, — но не обрел «ни предмета возвышающей Любви, ни источника спасительного Страха. Отсюда соблазнительно- скользкая переливчатость, отсюда всеохватывающая беспред-метность его писаний, которые касаются религиозной пробле-матики» (137). Автор статьи выделяет в «душевном хозяйстве» и «умовреждении» Бердяева три имени — Я. Бёме, М. Штирнера и Н. Федорова, — являющихся одновременно и вехами пути и символами обретенного и свидетельствующих об окон-чательном отклонении Бердяева от православной и общехри-

198

Стианской догмы. «Торжествующая песнь первородного греха, духовно принятого, в мечте реализуемого, вот что являет со-бою литературное наследие Н. А. Бердяева, им самим приве-денное к единству ретроспективной психограммы или, как он сам называет, «философской автобиографии»» (143). В отличие от о. Сергия Булгакова, Бердяев так никогда и «не входил в сферу православия» (148).

По существу, весьма суров в оценке религиозно-философской позиции Бердяева и прот. Георгий Флоровский. Свое ис-следование «Пути русского богословия» (Париж, 1937) он доводит, правда, только до революции 1917 г., но, как известно, основные религиозно-философские идеи Бердяева к тому вре-мени уже оформились. Прот. Флоровский считает, что Бердяев слишком тесно связан с западничеством, с немецким романтиз-мом, идеализмом и мистицизмом. «Так характерно, что H . A . Бердяев всего больше питается именно от этих немецких мис-тических и философских истоков, так и не может разомкнуть этого рокового немецкого круга» (492). Особенно наглядно эта зависимость сказывается в главной философской книге Бердяева, опубликованной накануне революции, «Смысл творчества Опыт оправдания человека». В этой книге, пишет о. Георгий, Бердяев «снова отступает из «исторического христиан-ства», в эзотеризм спекулятивной мистики, к Я. Бёме и Парацельсу, воинственно отталкивается от святоотеческого преда-ния. «Ныне омертвела святоотеческая эстетика, она стала труп-ным ядом для нового человека, для новых времен» [слова Бердяева. НП.]. Бердяев весь в видениях немецкой мистики, и она для него загораживает опыт Великой Церкви. Это одно из самых характерных искушений русской религиозной мысли, новая фаза утопического соблазна...» (492).

Очень основательно разобрал — и не одобрил — умствен-ную и духовную эволюцию Бердяева, его этику, философию религии, философию истории и метафизику прот. В. В. Зеньковский в своей двухтомной «Истории русской философии» (Париж, ИМКА-Пресс, т. II, стр. 298-318). Характеризуя эво-люцию религиозных воззрений Бердяева, прот. Зеньковский приходит к выводу, что Бердяев «движется к возвышению че-ловека и к ослаблению реальности Бога» (313). Религиозный романтизм Бердяева и его учение о неизбежности объектива-ции кладут «роковую печать религиозного имманентизма на весь религиозный мир Бердяева» (314).

199

В заключительной части своего очерка прот. Зеньковский так определяет место и значение Бердяева в истории русской религиозной мысли:

«Самое глубокое в нем было связано с его этическими ис-каниями, с его публицистическими темами; (...) этим одним собственно и ограничивается его вклад в диалектику русской мысли . Отдельных мыслей, очень важных и глубоких, высказал не мало Бердяев по вопросам гносеологии, метафизики, антропологии, историософии, но все это остается membra disjecta . (...)

Бердяева на Западе часто считают представителем «православной философии». В такой форме характеристика Бердяева совершенно неверна, но, конечно, Бердяев глубоко связан с Православием, со всей его духовной установкой. К сожалению, однако, Бердяеву по существу остался чужд богатейший мир святоотеческой мысли, — хотя Бердяев одно время и интере-совался им. Но, впитав в себя отдельные черты Православия, Бердяев не находил для себя нужным считаться с традицией Церкви... Дух свободы, который его одушевлял, толкал его к анархизму в идейной сфере; моральный пафос, искренний и глубокий, вырождался в «этику творчества», равнодушную к реальной действительности, персонализм постепенно превра-щался в солипсизм... Думаю, что причина этого самообеспложения мысли Бердяева лежала больше всего в его романтизме , в его постоянной готовности отбрасывать действительность (ко-торую он считает «невыносимой обыденщиной»). (...) Бесспор-ное философское дарование его не было внутренно свободно, оно было в плену разнообразных его «страстей» и «иррациональ-ных движений». Этот суровый приговор, — заканчивает свой очерк о. Василий — не лишает ценности отдельные мысли, яр-кие bons mots , не устраняет той искренней и подлинной мораль-ной взволнованности, которая пронизывает писания Бердяева, но это, конечно, слишком мало для философа...» (317-318).

Переходя к светским религиозным мыслителям, отметим прежде всего статью Л. Шестова «Николай Бердяев (Гнозис и экзистенциальная философия)», появившуюся в 1938 г. в жур-нале «Современные записки» (№ 67, стр. 196-229). Написанная по поводу двух новейших книг Бердяева, «Я и мир объектов» и «Дух и Реальность», она в то же время дает общую оценку религиозно-философской позиции Бердяева и его основопо-ложного учения о свободе и об отношении веры и знания.

Шестов замечает, что раньше Бердяев воспринимал хри-стианство как теоцентрическое или христоцентрическое, теперь

200

— как пневмацентрическое. И хотя Бердяев не отказывается от идей богочеловечества, ударение все же переносится с Бога на человека и «по мере того, как растет и обогащается неза-висимым содержанием человек, умаляется и беднеет Бог. До такой степени беднеет, что формула сама начинает терять ус-тойчивость и грозит опрокинуться: богочеловечество готово превратиться в человекобожество» (198). Поскольку, согласно Бердяеву и Бёме, но вопреки книгам Св. Писания, свобода, лежащая в основе выбора между добром и злом, создана не Богом, и Бог бессилен справиться с тем, что создано не Им, ожидать преодоления господствующего в мире зла надо не от Бога, а от человека. Оправдывая Бога, приходится доказывать, что мир хорош даже и при бессильном Боге (208). «Все раз-мышления Бердяева о «смысле страданий» не выходят и не мо-гут выйти за пределы той свободы, которую знали и пропове-довали уже древние мудрецы» (209-210), т. е. свободы, которая покоряется необходимости.

Хотя Бердяев, усвоив себе киркегардовский термин, назвал свою философию экзистенциальной, он, как и Кант, остается на почве гнозиса, познания, довлеющего себе, эмансипировав-шегося от Бога. Экзистенциальная же философия «ждет ответа не от нашего разумения, не от видения — а от Бога. От Бога, для которого нет ничего невозможного...» (212). «Начало премудрости есть страх Божий, а не страх пред Ничто. Свобода же приходит к человеку не от знания, а от веры, полагающей конец всем нашим страхам» (229). Этими словами кончается статья Шестова о философии Бердяева, с точки зрения Ше-стова — гностической, а не экзистенциальной.

В своей книге « History of Russian Philosophy » H . О. Лос-ский посвящает Бердяеву отдельную главу (New York , 1951; Chapter 16, pp . 233-250). После кратких биографических и библиографических сведений Лосский излагает взгляды Бер-дяева на дух и природу, Бога, свободу, личность, объектива-цию, этику, теософию, философию истории, революцию, со-циализм и Россию и заканчивает оценкой Бердяева и его фи-лософского наследия.

Лосский находит немало положительных черт в этическом учении Бердяева и в его персонализме, но расходится с ним в вопросах гносеологических (249) и категорически отвергает как не-христианское учение Бердяева об Ungrund » e в качестве исходного начала, из которого рождается, с одной стороны, Бог, а с другой — воля космических единиц (248). Бердяев ошибается, пишет Лосский, думая что его Ungrund тождестве-

201

Нен с Божественным Ничто Дионисия Ареопагита. Ни мисти-ческий опыт, ни интеллектуальная интуиция не подтверждают существования какого-либо «ничто», независимого от Бога и использованного Им для творения мира. Воля сотворенных су-ществ есть также Его творение. Создав в нас свободную волю, Бог никогда не насилует ее, ибо свобода есть необходимое ус-ловие достижения личностью совершенного добра, но в то же время, конечно, есть предусловие и зла. Свобода воли вполне согласуется с Божественным всеведением, ибо Бог существо сверх-временное.

После смерти Бердяева в «Новом журнале» (кн. 19, 1948 г., стр. 266-278) появилась статья Г. Федотова «Н. А. Бердяев-мыслитель». Изложив взгляды Бердяева на зло, Бога, лич-ность, дух, свободу, творчество, историю и некоторые общест-венно-политические вопросы, Федотов высказывает ряд кри-тических замечаний. Они касаются не религиозных и общефи-лософских основ миросозерцания Бердяева, а главным обра-зом его социальных, политических и историософских взглядов и в этом отношении существенно дополняют приведенные выше суждения других русских мыслителей.

Говоря о социализме Бердяева, оставшемся у него на всю жизнь, Федотов считает, что отношение к Марксу как к гума-нисту, укрепившееся в результате опубликования ранних, до-марксистских сочинений Маркса, заставляло Бердяева «забы-вать подчас, как много Маркс сам содействовал обезличению и механизации пролетариата и рабочего движения» (272). Боль-шую роль в социалистическом комплексе Бердяева играет его ненависть к психологическому типу буржуа, в которой было много от дворянского презрения к купчишке. Бердяев был, ис-торически говоря, еще менее справедлив к буржуазии, чем Маркс.

В отличие от весьма прочных социалистических симпатий Бердяева, его политические взгляды были текучи и неустой-чивы. С течением времени Бердяев стал относиться к демокра-тии все более и более критически. В этом отталкивании от де-мократии Федотов видит известные законные мотивы, но он отвергает тот, по его мнению, софизм, который заключен в аргументации Бердяева, считавшего демократию явлением чисто формальным, т. е. фиктивным.

Политическими грехами Бердяева Федотов считает также отношение к фашизму и коммунизму. Бердяев приближался к фашизму, отдавая предпочтение корпоративной системе, и к коммунизму — отказываясь от экономической свободы. «Так

202

Бердяев, который из всех социальных форм более всего нена-видел государство, отступает перед ним почти по всему фронту — из ненависти к духовному типу буржуа» (275) и, сам того не замечая, «создает остров свободы для мыслителей и поэтов в океане всеобщего рабства» (274).

Говоря об историософии, Федотов особо останавливается на эсхатологизме Бердяева. Он считает, что в книге Бердяева «Русская идея» подбор типических русских мыслителей по признаку эсхатологизма «страдает некоторой искусственностью. Ни Пушкин, ни почвенники, преемники московской традиции, не вошли в линию «Русской идеи». Поднятый русской револю-цией, задолго до ее взрыва, вихрь разрушительных и эсхатоло-гических идей объявляется выразителем смысла всей тысяче-летней истории России. Но этот выбор русской магистрали по-казателен для самого Бердяева. (...) Подобно многим людям своего поколения, он переключил в христианскую эсхатологию революционные настроения эпохи» (276). Эсхатологическую философию истории Бердяева ожидало во время последней войны, однако, еще одно, последнее искушение. «Монизм, от которого бежал Бердяев-философ, подстерегал его в истории. Не желая покоряться ни законам природы, ни авторитетам человеческим и даже Божественным, Бердяев склонил свою гордую голову перед историей, в одной из ее самых страшных и отвратительных фаз: перед коммунистической революцией» (278).

* * *

Уже из приведенных здесь взглядов шести современных русских религиозных мыслителей, — а ими, конечно, не ис-черпывается список даже одних только русских авторов писав-ших о Бердяеве, не говоря уже о не-русских, — ясно, что фи-лософское наследие Бердяева может восприниматься очень различно, в зависимости от того, с каких религиозных, церков-ных, общефилософских, идеологических и политических по-зиций оно рассматривается. И это тем более, что Бердяев ни-когда не был отвлеченным академическим мыслителем. Боец темпераментный, переменчивый и противоречивый, — эту свою противоречивость он и сам отмечал и не видел в ней никакого недостатка, — Бердяев возбуждал в людях чувства и мысли противоположные — не только согласие и преклонение, но и осуждение и противодействие. И это нередко в одном и том же человеке, даже поклоннике Бердяева. Тот же Ф. А. Степун, в известной мере любовавшийся Бердяевым (см. его «Бывшее и

203

Несбывшееся»), неоднократно вступал с ним в острую поле-мику и находил у него и « отсутствие логической совести», и «двойную итальянскую бухгалтерию» в вопросах этических, и «недопустимую подчас запальчивость» в борьбе против духо-венства за свободу профетически-философского духа, и «бердяевщину», и ряд других философских и политических недо-статков.

В самом деле, этот рыцарь свободы был одновременно и пленником свободы, в христианстве которого было также бёмеанство, ницшеанство, фейербахианство и штирнерианство. В этом мастере диалектического синтезирования была также какая-то неистребимая страсть к неорганическому всесмесительству.

И тем не менее на долю Бердяева вполне заслуженно вы-пала огромная известность — и притом всемирная. 3 Может быть главное объяснение прошлого, нынешнего и вероятного будущего успеха Бердяева заключается в его темпераментной сосредоточенности на двух основных проблемах и силах со-временности, христианстве и марксизме и их взаимоотноше-ниях. Сам бывший марксист, столько сделавший для критики марксизма, но навсегда сохранивший кое-что от духа и учения Маркса, Бердяев в особенности много может дать тем, кто начал сомневаться в правоте марксизма-коммунизма или отошел от него и находится на полпути к какому-то иному миросозер-цанию. Но и для многих из тех, кто уже обрел свое собственное отношение к Богу, человеку и окружающему человека миру, Бердяев и его книги останутся одним из самых ярких и впе-чатляющих явлений русской религиозно-философской мысли XX века.

ПРИМЕЧАНИЯ

1) Я пользуюсь тут русской машинописной копией (в архиве Бердяева было несколько экземпляров), подаренной мне покойной свояченицей Бердяева Е. Ю. Рапп (урожд. Трушевой) в 1950 г., когда я работал в Париже над своей докторской диссертацией а Бердяеве. Цифры, при-водимые после цитат в скобках, относятся к соответствующим страни-цам машинописного текста. В целях экономии места я придерживаюсь этой системы и в других местах своей статьи.

2) См . «Bibliographie des Etudes sur Berdiaev», — «Bulletin de l»Associa-tion Nicolas Berdiaev» № 4, Paris, Mars 1975, pp. 49-60 («I. Livres sur Berdiaev», 49-50; «II. Articles dans les revues et les journaux », 51-60). В № 1 (апрель 1953 г., стр. 11-15) приведен список книг Бердяева, а в № 2-3 (1954-1957, стр. 17-28 и 28-32) — список статей Бердяева, опубли-кованных им в России в 1898-1922 гг., и содержание сборников статей Бердяева, вышедших в 1907-1918 гг.

3) Об интересе к Бердяеву во Франции и Италии см. печатаемые в настоящем сборнике статьи Жан-Клода Маркадэ и Адольфо Аснаги.

204

Страница сгенерирована за 0.03 секунд!

1. Бог и человек. Вопросу о различении добра и зла и о происхождении добра и зла предшествует более первичный вопрос об отношении Бога и человека, Божественной свободы и человеческой свободы или благодати и свободы. Распря между Творцом и тварью, а мы стоим под знаком этой распри, есть распря о зле и его происхождении. <…> Постановке этической проблемы предшествует теодицея. Этика потому только и существует, что есть проблема теодицеи. Если есть различие добра и зла, если есть зло, то неизбежно оправдание Бога, ибо оправдание Бога и есть решение вопроса о происхождении зла. <…> И можно парадоксально даже сказать, что этика есть не только суд над человеком, но и суд над Богом. Против Бога восстало не только зло, но и добро, неспособное примириться с самым фактом существования зла. <…>

Трагедия в Боге и теогонический процесс предполагают существование изначальной свободы, коренящейся в ничто, в небытии. В плане вторичном, где есть Творец и тварность, Бог и человек, несотворенную свободу можно мыслить вне Бога. Вне Бога нельзя мыслить бытие, но можно мыслить небытие. И только так можно понять происхождение зла, не сделав за него ответственным Бога. Перед последней тайной, перед Божественным Ничто это различие исчезает. <…> Мир и центр мира человек – творение Бога через Премудрость, через Божьи идеи и вместе с тем дитя меонической несотворенной свободы, дитя бездны, небытия. Этот элемент свободы не от Бога-Отца, он предшествует бытию. Трагедия в Боге есть трагедия, связанная со свободой. Бог-Творец всесилен над бытием, но не всегда всесилен над небытием. Бездонная свобода, уходящая в ничто, вошла в мир сотворенный, и это она выразила согласие на миротворение. Бог-Творец все сделал для просветления этой свободы в согласии с своей великой идеей о творении. Но Он не мог победить заключенной в свободе потенции зла, не уничтожив свободы. Поэтому мир трагичен и в нем царит зло. Трагедия всегда связана со свободой. И с трагедией мира можно примириться только потому, что есть страдание Бога. Бог разделяет судьбу своего творения, Он жертвует собой для мира и для человека, для любимого, по которому тоскует. <…> Самое непонятное в понятии тварности есть то, что при его помощи хотят человека отделить пропастью от Творца и вместе с тем признать его ничтожным и целиком поставить в зависимость от Творца. И наиболее неприемлемо, конечно, допущение сотворенной свободы. Тварен мир, тварен человек, но бытие не тварно, предвечно. Это ведет к тому, что допустимо лишь бытие Божественное. <…> И то, что, быть может, наиболее важно выяснить в идее миротворения, это выяснить идею трагического. <…>

<…> Трагическое есть противоборство полярных начал, но не непременно божеского и дьявольского, доброго и злого. Глубина трагического раскрывается лишь тогда, когда сталкиваются и переживают конфликт два одинаково божественных начала. <…> Наибольшая трагедия есть страдание от доброго, а не страдание от злого, есть невозможность оправдать жизнь согласно разделению доброго и злого. <…> Глубочайшие трагические конфликты жизни означают столкновение между двумя ценностями, одинаково высокими и добрыми. А это значит, что трагическое существует внутри самого божественного. Возникновение же злого и дьявольского есть уже нечто вторичное. И новая этика должна быть познанием не только добра и зла, но и трагического, ибо оно постоянно переживается в нравственном опыте и страшно усложняет все нравственные суждения. Парадоксальность нравственной жизни связана с проникновением в нее элемента трагического, не вмещающегося в обычные категории добра и зла. Трагическое и есть в нравственном смысле безвинное, оно не есть результат зла. Голгофа есть трагедия из трагедий именно потому, что на кресте распят абсолютно невинный, безгрешный страдалец. Совершенно невозможно морализировать над трагедией. Трагедия и есть прорыв по ту сторону добра и зла. И трагедия свободы побеждается трагедией распятия. Смерть покоряется смертью. Все суждения, которые находятся по сю сторону добра и зла, не проникают в глубь вещей. <…> Парадоксальность, трагичность, сложность нравственной жизни заключается в том, что плохи бывают не только зло и злые, плохи бывают и добро и добрые. "Добрые" бывают злыми, злыми во имя злого добра. Зло же является как бы карой за плохое добро. И тут начинается трагическое. Добрые, созидающие ад и ввергающие в него злых, есть уже трагическое. Это уже глубже обыкновенного различения добра и зла.

Бог-Творец сотворил человека по своему образу и подобию, т.е. творцом, и призвал его к свободному творчеству, а не к формальному повиновению своей силе. Свободное творчество есть ответ твари на великий призыв Творца. И творческий подвиг человека есть исполнение сокровенной воли Творца, который и требует свободного творческого акта. <…> Абсолютно новое в мире возникает лишь через творчество, т.е. свободу, вкорененную в небытии. Творчество есть переход небытия в бытие через акт свободы. <…>

<…> Парадокс в том, что свобода человека, без которой нет творчества и нет нравственной жизни, не от Бога и не от тварной природы. Но это и значит, что свобода не сотворена и вместе с тем не есть божественная свобода <…> Такой же парадокс представляет отношение свободы и благодати. Благодать не только не должна умалять свободу человека, насиловать и лишать свободы, но должна увеличивать свободу человека, давать высшую свободу. <…> Бессильный характер человеческой свободы и нечеловеческий характер благодати составляет неразрешимый парадокс. Тайна Христа-Богочеловека есть разрешение парадокса свободы и благодати, но она не поддается рационализации. <…> Творец и тварь, благодать и свобода – неразрешимая проблема, трагическое столкновение, парадокс. Явление Христа есть ответ на вопрошание, на трагическое столкновение и парадокс. Такова теологическо-антропологическая проблема, предваряющая этику. Отсюда падает свет на грехопадение и на возникновение добра и зла. Философская этика должна заниматься не только исследованием различений и оценок по сю сторону добра и зла, но и возникновением различений добра и зла и оценок. Проблема грехопадения есть основная проблема этики, без ее решения этика невозможна. Этическое есть порождение грехопадения.

2. Грехопадение. Возникновение добра и зла. <…> проблема этики не может быть даже поставлена, если не признавать, что возникло различение между добром и злом и возникновению этого различения предшествует состояние бытия "по ту сторону добра и зла" или "до добра и зла". "Добро" и "зло" коррелятивны, и в известном смысле можно сказать, что "добро" возникло лишь тогда, когда возникло "зло", и падает с падением "зла". Это и есть основной парадокс этики. Рай и есть то состояние бытия, в котором нет различения и оценки. Можно было бы сказать, что мир идет от первоначального неразличения добра и зла через резкое различения добра и зла к окончательному неразличению добра и зла, обогащенному всем опытом различения. <…> Царство Божье мыслится как лежащее "по ту сторону добра и зла". "Добро", которое осуществляется в этом грешном мире, на этой грешной земле, всегда основано на различении и отделении от него "зла" и "злых". Когда торжествуют "добрые", то они уничтожают "злых", в пределе отсылают их в ад. Торжество "добра", основанное на различении и оценке, совсем не есть рай и не есть Царство Божье. Царство Божье нельзя мыслить моралистически, оно по ту сторону различения. Грехопадение сделало нас моралистами. <…> В раю не все было открыто человеку и незнание было условием райской жизни. Это – царство бессознательного. Свобода человека еще не развернулась, не испытала себя и не участвовала в творческом акте. Меоническая свобода, которая была в человеке от ничто, от небытия, была до времени закрыта в первоначальном акте миротворения, но не могла быть уничтожена. В подпочве райской жизни оставалась эта свобода, и она должна была проявиться. Человек отверг мгновение райской гармонии и целостности, возжелал страдания и трагедии мировой жизни, чтобы испытать свою судьбу до конца, до глубины. Это и есть возникновение сознания с его мучительной раздвоенностью. И в отпадении от райской гармонии, от единства с Богом человек начал различать и оценивать, вкусил от древа познания добра и зла, стал по сю сторону добра и зла. Запрет же был предупреждением, что плоды с древа познания добра и зла горьки и смертельны. Познание родилось из свободы, из темных недр иррационального <…>

Возникновение познания добра и зла имеет две принципиально различные стороны, и с этим связан парадокс генезиса добра и зла. Возможно истолкование познания добра и зла как грехопадения. Когда я познаю добро и зло, делаю различение и оценку, я теряю невинность и целостность, я отпадаю от Бога и изгоняюсь из рая. Познание есть потеря рая. Грех и есть попытка познать добро и зло. Но возможно и другое понимание. Совсем не само познание есть грех и отпадение от Бога. Само познание есть положительное благо, обнаружение смысла. Но срывание с древа познания добра и зла означает жизненный опыт злой и безбожный, опыт возврата человека к теме небытия, отказ творчески ответить на Божий, противление самому миротворению. Познание же, с этим связанное, есть раскрытие премудрого начала в человеке, переход к высшему сознанию и высшей стадии бытия. Одинаково ошибочно и противоречиво сказать, что познание добра и зла есть зло и что познание добра и зла есть добро. Наши категории и слова одинаково неприменимы к тому, что находится за пределами того состояния бытия, которое породило все эти категории и вызвало к жизни эти слова. Хорошо ли, что возникло различие между добром и злом? Есть ли добро – добро, и зло – зло? Мы принуждены ответить на это парадоксально: плохо, что возникло различение между добром и злом, но хорошо делать это различение, когда оно возникло, плохо, что пережит опыт зла, но хорошо, что мы познаем добро и зло, когда опыт зла пережит. <…> Человек пошел опытным путем познания добра и зла и должен пройти этот страдальческий путь, но не может претендовать на рай в середине этого пути. Сказание о рае и грехопадении есть также сказание о генезисе сознания в путях духа.

Рай есть бессознательная и целостная природа, царство инстинкта. Райское бытие не знает раздвоения на субъект и объект, не знает рефлексии, не знает болезненного сознания, переживающего конфликт с бессознательным. <…> Сознание, связанное с утерей цельности и раздвоением, оказывается как бы результатом грехопадения. Мы стоим перед основной проблемой: есть ли сознание – падшее состояние человека, утеря рая? <…> Сознание возникает из страдания и боли. <…> Производимые сознанием различения и оценки всегда причиняют боль и страдание. После грехопадения была раскована добытийственная стихия, меонический хаос и для охранения образа человека неизбежно было образование сознания, затвердение сознания. Бессознательное перестало быть райским, в нем образовалось темное подполье, и сознанием нужно было оградить человека от разверзающейся нижней бездны. Но сознание заслоняет от человека и сверхсознательное, божественное бытие, оно мешает интуитивному созерцанию Бога. Поэтому человек пытается прорваться к сверхсознанию, к верхней бездне, падая нередко в подсознание, в бездну нижнюю. <…> В генезисе духа есть три стадии – первоначальная стихия, райская целостность, целостность досознательная, не испытавшая свободы и рефлексии; раздвоение, рефлексия, оценка, свобода избрания; и целостность и полнота после свободы, рефлексии и оценки, сверхсознательная целостность и полнота. <…> Стихийность, страстность, природная сила есть Ungrund, есть свобода до сознания, до разума, до добра и истины, до оценки и выбора. Добро и зло являются позже. В последнюю же целостность и полноту входит весь пережитый опыт, опыт о добре и зле, опыт раздвоения и оценки, опыт боли и страдания. <…> Генезис добра и зла, генезис различения и оценки вкоренен в миф, и основой этики может быть лишь мифологическая основа. Этика с обеих сторон, в начале и в конце, упирается в сферу, лежащую "по ту сторону добра и зла", в жизнь райскую и в жизнь Царства Божьего, в досознательное и сверхсознательное состояние. <…> И наиболее трудный вопрос есть вопрос о том, что есть "добро" до различения добра и зла и что есть "добро" по ту сторону различения добра и зла? Существует ли райское "добро" и существует ли "добро" в Царстве Божьем? Это есть основная метафизическая проблема этики, до которой она редко возвышается.

Этика должна быть не учением о нормах добра, а учением о добре и зле. <…> Этическая трагедия прежде всего заключается в том, что "добро" не может победить "зла". В этом граница этики закона и нормы. Цель жизни есть вечное творчество, а не повиновение нормам и принципам. Но "добро" не знает другого способа победы над "злом", как через закон и норму. <…>

<…> Человек как свободное существо, есть не только воплотитель законов добра, но и творец новых ценностей. <…> Мир ценностей не есть неподвижный, идеальный мир, возвышающийся над человеком и свободой, он есть мир подвижный и творимый. Человек свободен в отношении к добру и к ценности не только в том смысле, что он может их реализовать или не реализовать. И в отношении к Богу человек свободен не только в том смысле, что он может обратиться к Богу или отвратиться от Бога, исполнять или не исполнять волю Божью. Человек свободен в смысле творческого соучастия в деле Божьем, в смысле творчества добра и в смысле творчества новых ценностей. Это принуждает нас строить этику, которая творчески понимает добро и нравственную жизнь.

Бердяев Н.А. О назначени человека: Опыт парадоксальной этики [Происхождение добра и зла] // Бердяев Н.А. О назначении человека. М.: Республика, 1993. С. 37-54.

_____________________________________________________________________________

* Текст выдается за две недели до занятия, каждому студенту

Задание 3. Попробуйте закончить мысль древнего мудреца, вставив на место пропуска недостающее во фразе слово. «Кто-то спросил Конфуция: "Что, если за зло платить добром?" - Учитель ответил: "А чем же за добро платить? Плати за зло… . А за добро плати добром».
Задание 4. Сравните два высказывания. Какую из названных позиций Вы разделяете? Аргументируйте свой выбор. А. « Добро должно быть с кулаками» (С.Куняев).

Б. «Неотвечание злом на зло и неучастие в зле есть верное средство не только спасения, но и победы над теми, кто творит зло» (В.Булгаков).

Задание 5. «Представления о добре и зле так сильно менялись от народа к народу, от века к веку, что часто прямо противоречили одно другому», -отмечал Ф.Энгельс. Приведите примеры, подтверждающие эти слова.

Задание 6. - О каких условиях добра говорит Л.Н.Толстой: «Если добро имеет побудительную причину, оно уже не добро; если оно имеет своим последствием награду, оно тоже не добро. Добро вне цепи причин и следствий»?

-«Из двух зол выбирают меньшее», - гласит русская пословица.

«Из двух зол выбирать не стоит», - советует английская пословица. А как думаете Вы?
Задание 7. Определите, о какой "казни" идет речь в четверостишии поэта Н.А.Некрасова, обозначьте её этическим понятием, дайте ему определение. «Что враги? Пусть клевещут язвительней. Я пощады у них не прошу. Не придумать им казни мучительней, той, которую в сердце ношу».

Задание 8. Каково соотношение между долгом и совестью. Могут ли они вступать в противоречие или конфликт? Приведите примеры такого конфликта. Чему предпочитаете следовать Вы в случае разлада: требованиям долга или велениям совести?
Задание 9. Поэт Л.Мартынов в одном из стихотворений писал: "Я уяснил, что значит быть свободным. Ведь это значит быть за все в ответе". Какова, на ваш взгляд, связь свободы и ответственности? Почему ответственность личности возрастает с ростом свободы? Перед кем и за что отвечает человек? Существует ли предел ответственности?

Задание 10. Прокомментируйте известное высказывание "Свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого".

б. Почему сторонники этики ненасилия считают, что путь ненасилия - это путь сильных и мужественных людей

в. Подумайте над следующими высказываниями:

- «Любить врага – это значит бороться с его злой одержимостью, бороться за плененного злом человека» (М.М. Пришвин).

- «Человек и его поступок – вещи разные. В то время, как хороший поступок заслуживает одобрения, а дурной – осуждения, человек, независимо от того, хороший или дурной поступок он совершил, всегда достоин либо уважения, либо сожаления» (М. Ганди).

Какого воззрения на природу человека и природу зла придерживаются эти авторы? Дайте оценку их позиций.

Задание 11. Мефистофель неизменно изображается в черном плаще с красным подбоем. Те же цвета носит на сцене Кармен. Роман Стендаля называется «Красное и черное» Попробуйте осмыслить цветовую символику зла. Почему столь красивое сочетание воспринимается в культуре как, по меньшей мере, опасное?

Литература
Анисимов С.Ф. Мораль и поведение. - М., 1985. С. 87-132. Апресян Р. Постижение добра. - М., 1986. Апресян Р. Добро и польза // Этическая мысль. - М., 1991. Бакштановский В.И.Моральный выбор личности: альтернативы и решения. - М., 1983.
Бербешкина З.А. Совесть как этическая категория. - М., 1986. Бердяев Н.А.Философия свободы. - М., 1989. Гусейнов А.А., Апресян Р.Г. Этика. С. 241-281; 336-349; 434-461. Дубко Е.Л., Титов В.А. Идеал, справедливость, счастье. - М., 1989.
9 Дубко Е.Л. Природа морального конфликта. - М., 1985. С.13-24. щ.Золотухина-Аболина Е.В. Этика. - Ростов-на-Дону, 1998. С.176- 356.
Кант И. Метафизика нравов в двух частях // Соч. в 6-ти тт., т.3. -
М., 1965. С. 99-205. 10Кант И. Из «Лекций по этике (1780-1782)» // Этическая мысль. - М., 1990. С.297-322.
Коган Л.Н. Зло. - Екатеринбург, 1992.
Кон И.С. Психология доброго поступка // Этическая мысль. - М.,1990. С.46-41.
10Лосский Н.О. Условия абсолютного добра. - М., 1991. С. 62-74; 154-159.
Малахов В.А. Стыд. - М.,1989. Милтс. Совесть // Этическая мысль. - М., 1990. Моральный выбор. - М., 1980.
Немировская Л.З. Л.Толстой и проблемы гуманизма. - М., 1988. Разин А.В. Этика. - М., 2003. С. 429-442; 469-488. Сабиров В.Ш. Два лика зла. - М., 1992.
Сартр Ж.-П. Экзистенциализм - это гуманизм // Сумерки богов.
М., 1989.
Скрипник А.П. Моральное зло. - М., 1992. Соловьев В.С. Оправдание добра // Соч. в 2-х тт., т.1. - М., 1991. Фромм Э. Психоанализ и этика. - М., 1993. С. 99-176. Шердаков В.Н. Добро и зло. - М., 1992.

Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости // Избр. произв.Л., 1993. С. 183-371.
Ненасилие: философия, этика, политика. - М., 1992.
Этика ненасилия // Философские науки. - 1990. - №1.
Этика: Учеб. пособие. - Мн., 2002. С.132-224.
Этика: Энциклопедический словарь. - С. 81-82; 113-115; 119-123; 126; 154-156; 445-447; 449-45; 486-497; 542-544.

6-е занятие Высшие моральные ценности и категории этики

(2 часа)

Цели занятия:

Сформировать у учащихся целостное представление о сложном и многообразном мире человека, привлекая современные данные психологии, философии, социологии, истории, культурологи.

Научить понимать себя, истолковывать собственные переживания и настроение, войти в мир собственный души и духа;

Смысл жизни и счастье как высшие моральные ценности. Нравственная ценность любви. Нравственные основы семьи и брака.
Задание 1. Работа со словарем. Основные понятия.

Найдите определения следующих ключевых понятий, которыми необходимо овладеть, чтобы раскрыть содержание данной темы счастье, жизнь, смерть, смысл жизни, цель жизни, гедонизм, эвдемонизм, любовь, дружба, привязанность, брак, семья, моногамия, полигамия, верность, избирательность, ревность.

Первоосновой мира Бердяев считает не бытие, а свободу. Из этой свободы Бог и создает человека – свободное существо. Свобода, будучи иррациональной по своей природе, может поэтому вести как к добру, так и к злу. Согласно Бердяеву, зло – это свобода, которая оборачивается против самой себя, это порабощение человека идолами искусства, науки и религии. Они порождают отношения рабства и подчинения, из которых возникла человеческая история.

Николай Александрович Бердяев (1874-1948)

Бердяев восставал против концепций рационализма , детерминизма и телеологии , которые разрушают царство свободы. Проблема человеческого существования состоит в его освобождении. Эта идея Бердяева легла в основу «философии личности», которая повлияла на течение персонализма и, в частности, на Эммануэля Мунье, а также на уругвайского иезуита Хуана Луиса Сегундо, теолога освобождения.

Человек определяется прежде всего своей личностью. Бердяев противопоставляет понятие личности – категорию этическую и духовную – индивидууму , категории социологической и природной. Личность относится не к сфере природы, а к миру свободы. В отличие от индивидуума (части космоса и общества), личность не принадлежит вообще ни к какой целостности. Она выступает против ложных целостностей: природного мира, общества, государства, нации, церкви и т. д. Эти ложные целостности являются основными источниками объективации, которые отчуждают свободу человека в своих созданиях – и он кончает их обоготворением, подчинением их тирании.

Средством для освобождения от всех форм отчуждающей объективации, Бердяев считает творческий акт. Его суть – борьба против внешних ограничений, познание, любовь – освободительные силы, восстающие против окостенения, холода и всего антигуманного.

Обращаясь к христианскому мессианизму (напоминавшему учение Иоахима Флорского), живший в эпоху утверждения тоталитарных режимов Бердяев одним из первых осудил мессианизмы «избранной расы» и «избранного класса».

Ратуя против всех форм социального, политического и религиозного угнетения, против обезличивания и дегуманизация, труды Бердяева действовали как вакцина против всех форм кровавых утопий прошлого и будущего. В отличие от создателей этих утопий, Бердяев подчеркивал реальные потребности и реальное назначение человека. Человек есть создание сверхприродной свободы, которое вышло из божественной тайны и окончит историю провозглашением Царства Божьего. Личность должна подготовить это Царство в свободе и любви.

В общих чертах мысль Бердяева лежит в традиции русского мессианизма – очищенного и прояснённого радикальной критикой противостоящих ему сил.

Николай Бердяев в 1912

Бердяев – цитаты

Свобода в глубоком своем смысле не есть право, а есть долг, не то, что требует человек, а то, что требуется от человека, чтобы он стал вполне человеком. Свобода совсем не означает легкую жизнь, свобода есть трудная жизнь, требующая героических усилий. (Бердяев. «О двусмысленности свободы»)

Наиболее неприемлемо для меня чувство Бога как силы, как всемогущества и власти. Бог никакой власти не имеет. Он имеет меньше власти, чем полицейский. (Бердяев. «Самопознание»)

Аристократическая идея требует реального господства лучших, демократия – формального господства всех. Аристократия, как управление и господство лучших, как требование качественного подбора, остается на веки веков высшим принципом общественной жизни, единственной достойной человека утопией. И все ваши демократические крики, которыми вы оглашаете площади и базары, не вытравят из благородного человеческого сердца мечты о господстве и управлении лучших, избранных, не заглушат этого из глубины идущего призыва, чтобы лучшие и избранные явились, чтобы аристократия вступила в свои вечные права. (Бердяев. «Философия неравенства»)

Всякий жизненный строй - иерархичен и имеет свою аристократию, не иерархична лишь куча мусора и лишь в ней не выделяются никакие аристократические качества. Если нарушена истинная иерархия и истреблена истинная аристократия, то являются ложные иерархии и образуется ложная аристократия. Кучка мошенников и убийц из отбросов общества может образовать новую лжеаристократию и представить иерархическое начало в строе общества. (Бердяев. «Философия неравенства»)

Аристократия сотворена Богом и от Бога получила свои качества. Свержение исторической аристократии ведет к установлению другой аристократии. Аристократией претендует быть буржуазия, представители капитала, и пролетариат, представители труда. Аристократические претензии пролетариата даже превосходят претензии всех других классов. (Бердяев. «Философия неравенства»)

Вы берете всё, что есть самого худшего у рабочих, у крестьян, у интеллигентной богемы, и из этого худшего хотите создать грядущую жизнь. Вы взываете к мстительным инстинктам человеческой природы. Из злого рождается ваше добро, из темного загорается ваш свет. Ваш Маркс учил, что в зле и от зла должно родиться новое общество, и восстание самых темных и уродливых человеческих чувств считал путем к нему. Душевный тип пролетария противопоставил он душевному типу аристократа. Пролетарий и есть тот, который не хочет знать своего происхождения и не почитает своих предков, для которого не существует рода и родины. Пролетарское сознание возводит обиду, зависть и месть в добродетели нового грядущего человека. (Бердяев. «Философия неравенства»)

Демократия безразлична к направлению и содержанию народной воли и не имеет в себе никаких критериев для определения истинности или ложности направления, в котором изъявляется народная воля… Народовластие - беспредметно… Демократия остается равнодушной к добру и злу. (Бердяев. «Новое средневековье»)

Достоинство человека предполагает существование Бога. В этом сущность всей жизненной диалектики гуманизма. Человек есть личность только в том случае, если он есть свободный дух, отображающий Высшее Бытие философски. Эта точка зрения должна быть названа персонализмом. Этот персонализм ни в коем случае не должно смешивать с индивидуализмом, который губит европейского человека. (Бердяев. «Пути гуманизма»)

Чтобы человек был подлинной реальностью, а не случайной комбинацией элементов низшей природы, нужно, чтобы были реальности высшие, чем человек (Бердяев. «Ложь гуманизма»).

Природный мир, «мир сей» и его массивная среда, совсем не тождествен с тем, что называют космосом и космической жизнью, наполненной существами. «Мир» есть порабощенность, закованность существ, не только людей, но и животных, растений, даже минералов, звезд. Вот этот «мир» должен быть разрушен личностью, освобожден от своего порабощенного и порабощающего состояния. (Бердяев. «О рабстве и свободе человека»)

Я бы хотел в вечной жизни быть с животными, особенно с любимыми. (Бердяев. «Самопознание»)

Проблема личности - одна из главных теоретических проблем в истории русской философии. Проблема личности концентрирует в себе основные вопросы политического, правового, морального, религиозного, социального и эстетического в жизни и в мысли. Место личности в обществе, условия ее свободы, структура личности, ее творческая реализация представляет собой целостный процесс развития идей.

Так, например, главная проблема философии Николая Бердяева (1874-1948) - смысл существования человеческой личности в ее связи со смыслом бытия в целом. По мнению писателя, философия "познает бытие человека и через человека", смысл бытия проявляется в смысле собственного существования. Осмысленное существование - это существование в истине, достижимо человеком на путях спасения (бегства от мира) творчества (активного переустройства мира, культурой, социальной политикой).

По мнению русского философа Г. П. Федотова, четыре взаимосвязанные понятия определяют религиозную тему Бердяева: Личность, Дух, Свобода и Творчество. Выходная мировоззренческая позиция философа - признание противоположности между духом и природой, психическим и физическим.

Дух есть субъект, жизнь, свобода, творчество. Природа есть объект, вещь, необходимость, определенность. В царстве духа все разногласия преодолеваются любовью. Бог есть Дух. В своей сокровенной сущности он существо иррациональное и сверхрациональное. Бог выходит за пределы природного мира и может раскрыть себя только символически. Относительно представлений М. Бердяева о связи между Богом и вселенной можно представить его учение о свободе.

Философ различает три вида свободы:

1. Первичную иррациональную свободу, то есть Произвол. Ничто.

2. Рациональную свободу, которая проявляется в исполнении нравственного долга.

3. Свободу, наполненную любовью Бога.

Человеческая иррациональная свобода коренится в "ничто" , но это не пустота, это первичный принцип, что предшествует Богу и миру. Бердяев указывает, что где-то, на несравненно большей глубине есть бессознательное, к которому неприменимы не только категории добра и зла, но неприменимы и категории бытия и небытия.

Философа волнует проблема теодицеи, то есть примирение зла мира (объективации) с существованием Бога, что для него также связано с проблемой свободы. Бердяев считает, что трудно примирить существование всемогущего и всеблагого Бога со злом и страданиями мира. Таким образом, он приходит к необходимости допустить существование Несостоявшейся свободы. Свобода не создана Богом, но он сам рождается... по воле и с этой же свободы, из Ничто, что потенциально содержит в себе Все, он творит мир. Бог присутствует лишь в свободе и действует только через свободу, - вот мнение писателя. Эта идея несет в учении Бердяева двойную службу: объясняет наличие зла в мире (нетварная свобода объясняет... возникновение зла) и определяет свободу человека не только по отношению к миру, но и к Богу. Такая концепция свободы трудно соединяется с пониманием Бога как Абсолютного существа. Так как свобода не создана Богом, она не имеет власти над свободой. Свобода первична по отношению к добру и злу, она обусловливает возможность как добра, так и зла. Поэтому Бог-Творец всесилен над бытием не обладает никакой властью над небытием, над Нетварной свободой. Эта бездна первичной свободы, сначала предыдущей Богу, является источником зла. Бердяев не мог, подобно Соловьеву, возложить ответственность за зло в мире на Бога. Но он в равной степени не принимал христианскую схему, что укореняется зло в самом человеке. Он предпочел абсолютизировать свободу, отделить ее от Бога и человека, чтобы тем самым онтологизировать зло, погрузить его в добытийный хаос. Это открывает путь к гармонизации бытия, которое осуществлялось с помощью творчества. Но поскольку творчество, по мнению философа, также проистекает из воли, то именно противоборство зла и творчества составляет сущность новой религиозной эпохи - эпохи "третьего откровения" , ожиданием которого наполнена большинство произведений Бердяева.

Бердяев убежден, что свобода трагическая: если она составляет сущ-ность человека, то, следовательно, она выступает как обязанность; человек порабощена своей свободой. Она тяжкое бремя, которое несет человек. Он ответственен за свои поступки и то, что происходит в мире. Свобода есть моя независимость и определенность моей личности изнутри... не выбор между поставленням передо мной добром и злом, а мое творение добра и зла, - считает автор, - само состояние выбора может давать человеку чувство подавленности... даже несвободы. Освобождение наступает, когда выбор сделан и когда я иду творческим путем. Бердяев воспринимает свободу не как легкость, а как трудности.

Таким образом, в основе всей философской системы М. Бердяева ле-жит принцип Свободы. Не бытие (материя, природа) и не дух (сознание, идея), а Свобода выступает у него в качестве первоосновы мира. При этом философ имеет в виду не свободу воли индивида, а онтологическую свободу, которая лежит в основе всего бытия.

В отличие от Бога, человек обладает двойственной природой (дух - материя) , которая порождает, по мнению Бердяева, вечное противоречие и весь трагизм человеческого существования: как существо духовное, человек свободен, а как существо природное, общественное и государственное - он подчинен необходимости и не может вырваться за ее рамки. Трагическая борьба и противоречия между свободой и необходимостью, «царством Духа» и «царством Кесаря» неразрешимые в этом мире. Решение этой проблемы связано с преодолением дуализма человека, которое возможно лишь есхатологично, то есть может быть достигнуто только в царстве Божьем.

Важнейшей для философа становится также проблема творчества. Творчество - это главное предназначение человека, причем речь идет о творчестве в философском смысле - о «миротворстве» , которое находит свою « объективацию » в культуре, науке, искусстве и т.д. При этом оказывается существенное противоречие самому творчеству. В акте творчества человек свободен, она преодолевает отчуждение, «низший » мир - естественный и социальный, который не является подлинным бытием, который автор называет « объективацией». Но в результате творчества человек снова возвращается в сферу «объективации», которая всегда обезличивает человека, создает психологию раба. В этой связи следует отметить, что Бердяев находит рабство и в богословии, которая рассматривает Бога как «Господина» и, тем самым унижает человека. По его мнению, на отношения между Богом и человеком были перенесены отношения между господином и рабом, взятые из жизни.

В учении Бердяева о человеке и обществе проявляется вторая характерная черта русской религиозной философии, которая также обращается к мистической архаике - это идея соборности. Соборность - это свободное единство основ церкви в деле общего понимания ими правды и совместного поиска им пути к спасению, единству, основанному во любви к Христу и божественной праведности. Так как верующие вместе любят Христа как носителя совершенной истины и праведности, то церковь не только единство многих людей, но и единство, в котором каждая личность сохраняет свою свободу. Это возможно лишь в том случае, если такое единство основывается на бескорыстной, самоотверженной любви. Соборность - это единение Духа. Бердяев видит саму идею соборности Церкви и церковного спасения: есть круговая соборная ответственность всех за всех, каждого за весь мир, все люди - братья по несчастью, все люди участвовали в первичном грехе, и каждый может спастись только вместе с миром. Бердяев указывает на непереводимости понятия соборности на другие языки и для западного его усвоения вводит термин «коммюнотарности» (от франц. соммипе - община, коммуна), хотя соборность он признает по сути русской идеей и близость к ней находит лишь у немногих мыслителей Запада. Человеку, не познавшего этого единения в Духе, невозможно понять и узнать в чем же отличие соборности от коллективности и общинности азиатских обществ или солидарности западных обществ.

Отсюда следует, что как только российская философская мысль начинала касаться отдельной личности, то есть ставить этические вопросы, то они сразу превращались в идеологию этого общественного подвижничества и героизма.

С философской антропологией связана и социальная философия Бердяева, понимание им отношений между личностью и обществом. Общество - объективация человеческих отношений, чужда человеческому духу и воле реальности. При этом, с его точки зрения, общество является частью личности, его социальной стороной, а не личность - частью общества. Объективно общество подавляет личность, в нем царит разъединение людей. В таком обществе существует коммуникация, но нет общения, личность существует только как функция, царит всеобщее отчуждение, власть техники и государства.

При анализе темы, становится очевидно, что для российских мыслителей моральная точка отсчета была исходной при раскрытии всех философских проблем, будь это проблемы онтологии, гносеологии, социально - политических или любых других. Если для западноевропейской философии характерно отношение к этике как к своеобразной « надстройки » над онтологией, гносеологией, философией истории, как к выведению из этих отраслей философского знания, то русскими мыслителями этика положена в саму основание системы, они видят в ней некий фундамент своего философствования. Объяснить эту мысль можно характерным примером решения гносеологических проблем Бердяевым, Шестовим и многими другими. Эти философы ставили в прямую зависимость от моральных качеств человека, его возможности познать мир: мир открывается только морально целостной, духовной личности. Поэтому само понятие истины является для них не только гносеологической, но и этической категорией. В силу такой моралистической направленности русская философия и всегда тяготела к социальной проблематике, к моральной оценки своего отношения к на-рода.

Новое слово в русской философии перспективно прозвучало в начале XX века и заключалось в следующем: создание онтологической гносеологии, синтезированна из экзистенциального и религиозно-метафизического подходов. До этого философского сплава, и так необычного для того времени, считалось необходимым добавить такую Новейшую критику разума, который радикально отличался бы от кантовской критики, и обеспечивал внерациональним формам человеческого духа легитимный вход в онтологическую гносеологию. Позже эти тенденции именно в их единстве и синтезе стали прокладывать себе дорогу и в западноевропейскую философскую мысль.

Литература

1 История философии: учебник для ВУЗов / А. Н. Волкова, В. С. Горнев. – М. : Приор, 1997. – С. 79-82.

2 Лосский, Н. О. История русской философии. – М. : Вища школа, 1991. – 559 с.

3 Соловьев, В. С. Чтения о Богочеловечестве. – Издательство: АСТ, 2004. – Серия: Философия. Психология. – 251 с.

4 Бердяев, Н. А. Философия свободы. Смысл творчества / Н. А. Бердяев. – М. : Правда, 1989. – 608 с.

Неотомизм

Неотомизм представляет собой одно из самых влиятельных направлений западно-европейской философии XX века. Эта философия восходит в своих основах учению схоласта XIII века святого Фомы (Томаззо, Фомы) Аквинского (1225-1274) (от его имени и произошло название данного направления).

Необходимость возрождения религиозной философии в ХХ в. определял-ся рядом факторов, которые сторонники данного направления объясняли следующим образом. Во-первых, несостоятельность так называемой Новой философии, начиная с эпохи Возрождения, привело к непрерывной цепи отклонений и ошибок не только в духовной реальности Западного мира, но и получила отражение в форме кризиса всего социума. Итак, Мир лежит во зле - такая исходная позиция миропонимания неотомистов. Возникшие глобальные проблемы человечества как итог увеличения расстояния между людьми и Богом, как результат «отпадения от истинного источника бытия», и, если не решить эту проблему своевременно, все мироздание окажется под угрозой гибели. Представители неотомизма основной своей задачей видят преодоление хаоса современной жизни, обретение ясности и чистоты бытия с Богом и для Бога, возрождение утраченных духовных ценностей.

Во-вторых, развитие науки, прежде всего естествознания, которое приобрел стремительный темп за период Нового времени, согласно неотомизму, кроме положительных сторон имело еще и негативные. В частности, наука отводит современного человека от понимания значения нравственных и религиозных идеалов. Человек излишне уверовал в науку, в то время как согласно идей неотомизма, наука не в состоянии и не должна решать вопрос о конечных причинах бытия и смысла человеческого существования. Наука изучает вторичные причины и внешние (функциональные) связи явлений. Особое значение неотомизм придает понятию личности. Личность не может существовать вне свободы, самосознания, проявлений духовного творчества. Личность самоценна; все люди имеют одинаковую моральную ценность, независимо от их социального происхождения, положения в обществе, национальности, цвета кожи и т. п.

Начало неотомизма датируется появлением энциклики Папы Льва XIII «Aesterni Patres» («Вечные родители»), которая была опубликована в 1789 году. В ней философия св. Фомы провозглашалась единственной философской доктриной, соответствующей основам вероучения католической церкви. С этого времени изучение философии св. Фомы Аквинского был введен в качестве обязательного во всех католических учебных заведениях, а также распространялось и в некатолических университетах. С этого периода и начинается неотомизм - философское течение, которое пытается заново переосмыслить философское наследие св. Фомы, модернизировать его учение, приспособить к современности.

Главные центры неотомистской философии - римская Академия святого Фомы (основана в 1891 г.) и Лувенский университет в Бельгии, при котором в 1893 году был создан Высший институт философии. Позже возникли католические университеты в Париже, Милане, Мюнхене, Фрейбурге и ряде других европейских городов.

Наиболее значительные представители неотомизма: Же. Маритен, Е. Жильсон (Франция); Г. Грабман, К. Беймкер, И. де Фриз, И. Лотц, К. Райнер, Г. Фальк (Германия); Д. Мерсье, Д. Нос, Л. Ноэль, М. де Вульф (Бельгия); А. Джереми, Д. Капель (Италия) и др.

Так же, как и средневековый томизм, современный неотомизм не является единым и монолитным философским учением. Существует большое число школ и направлений внутри самого неотомизма, которые в большей или меньшей степени модернизируют, пересматривают учение Аквината, заимствуя при этом идеи других философских направлений таких, как феноменология, экзистенциальная философия, критический реализм и т.д.

Наиболее ортодоксальной (близкой к средневекового томизму) является Римская школа. Самый влиятельный направление внутри неотомизма - это так называемый «экзистенциональный» томизм, наиболее видными представителями которого являются Жак Маритен и Этьен Жильсон.